Где-то внутри загорелся слабый свет, как будто кто-то зажег свечу.
Райерсон расплылся в торжествующей улыбке, и я подумала: может, надо поаплодировать?
Спустя то, что показалось мне вечностью, а в реальности наверняка было меньше минуты, дверь чуть приоткрылась и нам явилось привидение в халате, очках с толстыми стеклами и в папильотках.
— Что надо? — вопросил скрипучий голос, и подсвечник приподнялся, освещая наши физиономии. А потом послышался придушенный вздох. — О! Простите, сэр!
— Все в порядке, Фицгиббон. Я привез новую девочку.
— А, — отозвалось привидение, описывая подсвечником широкий полукруг и приглашая нас войти.
Мы оказались в просторном гулком мавзолее, стены которого повсюду перемежались стрельчатыми раскрашенными закутками и альковами, некоторые из них в форме раковины. Такое впечатление, что когда-то здесь стояли религиозные изваяния, но бледные святые и девы были изгнаны и заменены медными бюстами кислолицых пожилых мужчин с бакенбардами в бобровых шапках, заложивших ладони за отвороты сюртуков.
Помимо этого я успела заметить только вытертые половицы, покрытые лаком и исчезающие во всех направлениях, и тут свеча погасла и мы остались в темноте. Пахло здесь, как на складе пианино: деревом, лаком и металлом, что намекало на тугие струны и старые лимоны.
— Проклятье, — прошептал мне кто-то на ухо.
Мы находились, как я предположила, в холле, когда внезапно загорелся электрический свет, и мы втроем заморгали.
Высокая женщина стояла наверху широкой лестницы, держа руку на выключателе.
— Кто там, Фицгиббон? — поинтересовалась она, и в ее голосе прозвучали мед и сталь.
— Председатель, мисс. Он привез новенькую.
Я начала злиться. Не собираюсь стоять тут, как мебель, пока меня обсуждают.
— Добрый вечер, мисс Фолторн, — заговорила я, сделав шаг вперед. — Меня зовут Флавия де Люса. Полагаю, вы меня ждете.
Я прочитала имя директрисы на рекламном проспекте академии, присланном отцу. Мне оставалось только надеяться, что женщина на лестнице — действительно директриса, а не просто какая-то прислужница.
Она медленно спустилась по лестнице; поразительно светлые волосы снежным нимбом окружали ее голову. Одета она была в черный костюм и белую блузку. Большая рубиновая булавка сверкала у шеи, словно капля свежей крови. Крючковатый нос и темный цвет лица делали ее похожей на пирата, бросившего море ради карьеры в образовании.
Она окинула меня изучающим взглядом с головы до пят.
Должно быть, она была удовлетворена осмотром, потому что наконец произнесла:
— Возьмите ее вещи.
Фицгиббон открыла дверь и подала знак таксисту, и через минуту мой багаж, влажный от дождя, был свален в фойе.
— Благодарю вас, мистер Рейнсмит, — промолвила она, отпуская председателя. — Очень мило с вашей стороны.
Довольно краткая благодарность человеку, который провез меня через всю Атлантику и половину Канады, но, возможно, сейчас просто слишком поздно.
Отделавшись кратким кивком, Райерсон Рейнсмит исчез, и я осталась наедине со своими пленителями.
Мисс Фолторн — теперь я была уверена, что это она, поскольку она не поправила меня, — неспешно обошла вокруг меня.
— Есть ли у тебя сигареты и алкоголь при себе или в багаже?
Я отрицательно покачала головой.
— Ну и?
— Нет, мисс Фолторн, — сказала я.
— Оружие? — поинтересовалась она, разглядывая меня вблизи.
— Нет, мисс Фолторн.
— Что ж, очень хорошо. Добро пожаловать в женскую академию мисс Бодикот. Утром я оформлю тебя должным образом. Отведи ее в комнату, Фицгиббон.
С этими словами она выключила свет и слилась с темнотой.
Фицгиббон снова зажгла свечу, и мы двинулись по лестнице, сопровождаемые отблесками и тенями.
— Тебя поселили в «Эдит Клейвелл», — проскрипела она наверху лестницы, выуживая связку ключей из немыслимых недр своего халата и открывая дверь.
Я сразу же узнала имя. Эта комната была посвящена памяти героини Второй мировой войны Эдит Клейвелл, британской медсестры, убитой немецкой расстрельной командой за то, что помогала бежать военнопленным. Я вспомнила ее знаменитые слова, сказанные перед смертью и выбитые на ее памятнике около Трафальгар-сквер в Лондоне: «Патриотизма недостаточно. Я не должна испытывать ненависть и горечь по отношению к кому-либо».
В этот самый миг я решила, что отныне это будет мой личный девиз. Самые подходящие слова.
По крайней мере, в настоящий момент.