Майков не стремится подчинять изображение природы собственному настроению. Его задача — описать открывшуюся ему картину такой, какая она есть в действительности. Но при этом он не смиряет своего воображения.
Кругом царила жизнь и радость,
И ветер нёс ржаных полей
Благоухание и сладость
Волною мягкою своей.
Но вот, как бы в испуге, тени
Бегут по золотым хлебам:
Промчался вихрь — пять-шесть мгновений,
И, в встречу солнечным лучам,
Встают с серебряным карнизом
Чрез все полнеба ворота,
И там, за занавесом сизым,
Сквозит и блеск и темнота.
Вдруг словно скатерть парчевую
Поспешно сдёрнул кто с полей,
И тьма за ней в погоню злую,
И всё свирепей и быстрей.
Уж расплылись давно колонны,
Исчез серебряный карниз,
И гул пошёл неугомонный,
И огнь и воды полились…
Где царство солнца и лазури!
Где блеск полей, где мир долин!
Но прелесть есть и в шуме бури,
И в пляске ледяных градин!
Их нахватать — нужна отвага!
И вон как дети в удальце
Её честят! как вся ватага
Визжит и скачет на крыльце!
В этом отрывке из стихотворения «Болото» хорошо видна зоркость Майкова, раскрывается характер его наблюдательности. Даже на затянутой тиной поверхности болота он сумел разглядеть жизнь, исполненную поэзии.
Я целый час болотом занялся.
Там белоус торчит как щётка жёсткий;
Там точно пруд зелёный разлился;
Лягушка, взгромоздясь, как на подмостки,
На старый пень, торчащий из воды,
На солнце нежится и дремлет… Белым
Пушком одеты тощие цветы;
Над ними мошки вьются роем целым;
Лишь незабудок сочных бирюза
Кругом глядит умильно мне в глаза,
Да оживляет бедный мир болотный
Порханье белой бабочки залётной
И хлопоты стрекозок голубых
Вокруг тростинок тощих и сухих.
Майков не испытывает тяги к вычурным, расплывчатым образам. Сравнения у него простые и прозрачные. Столь же проста и бесхитростна манера его рассказа. Но когда родной, давно знакомый Майкову пейзаж теряет привычный облик и чудесно преображается, поэт расстаётся с позой бесстрастного рассказчика.
Слово гать здесь означает валежник, устилающий дорогу, топь.
Шумит, звенит ручей лесной,
Лиясь блистающим стеклом
Вокруг ветвей сосны сухой,
Давно, как гать, лежащей в нём.
Вкруг тёмен лес и воздух сыр;
Иду я, страх едва тая…
Нет! Здесь свой мир, живущий мир,
И жизнь его нарушил я…
Вдруг всё свершавшееся тут
Остановилося при мне,
И все следят за мной и ждут,
И злое мыслят в тишине;
И точно любопытный взор
Ко мне отвсюду устремлён,
И слышу я немой укор,
И дух мой сдавлен и смущён.
В этом стихотворении нет красочных пятен, оно похоже на небольшую зарисовку пером — на ней проступают плавные и замысловатые линии.
Слово вече означает собрание, совет в Древней Руси.
Маститые, ветвистые дубы,
Задумчиво поникнув головами,
Что старцы древние на вече пред толпами,
Стоят, как бы решая их судьбы.
Я тщетно к их прислушиваюсь шуму:
Всё не поймать мне тайны их бесед…
Ах, жаль — что подле них тут резвой речки нет:
Она б давно сказала мне их думу…