— Отведите его вниз! — приказал капитан Секкомб. — А вы, мистер, как вас там, ступайте вперед меня. Вы поможете мне разобраться во всей этой истории.
В кают-компании он уселся во главе стола и лихо плюнул в дальний угол.
— Итак, сэр, вы первый помощник капитана на этом бриге, верней сказать, были первым помощником?
Пленник стоял между двумя конвоирами и теребил в руках свою вязаную шапчонку.
— Пожалуйста, сэр, скажите, мой отец убит?
— Послушай, Сет, мне тут негде развернуться.
Один из стражей, рослый молодой парень, подошел к иллюминатору и распахнул его. Капитан Секкомб невозмутимо и точно плюнул за борт и только потом ответил:
— Надо думать, убит. Как называется бриг?
— "Леди Нипеан".
— Пакетбот?
— Да, сэр, то есть…
— Ну, вот что, господин первый помощник, Коленсо-младший: отсюда до нок-реи рукой подать, и, чтоб вам не врать лишнего, я сам кое-что вам скажу. В августе прошлого года пакетбот «Леди Нипеан» под командой капитана Коленсо на пути в Галифакс повстречался с капером «Хичкок» близ южных берегов Ньюфаундленда и после двухчасового боя заставил его отойти. Были вы тогда на борту пакетбота?
— Да, при кормовом орудии.
— Отлично. На другой же день у тех же берегов ваш пакетбот повстречался с фрегатом Соединенных Штатов «Президент» под командой коммодора Роджерса и тут же ему сдался.
— Мы потопили почту.
— Верно, приятель. И все-таки этот герой с львиным сердцем обошелся с вами снисходительно, как истинный сын свободной страны. — Теперь голос капитана Секкомба гремел и переливался, точно у прирожденного оратора. — Он увидел, что вы истекаете кровью после вчерашней драки. Он накормил вас, как радушный хозяин дорогих гостей; он не позволил отобрать у вас ни малейшей малости. Более того, вспомните, что он вам пообещал? Он обещал отпустить вашего отца, его команду и пассажиров обратно в Англию на их же корабле, если они поклянутся честью, что возьмут на борт в Англии и доставят в Бостон такое же число американских военнопленных. Ваш отец торжественно поклялся в этом на Библии, и «Леди Нипеан» преспокойно отправилась восвояси, точно ягненок, спасшийся из волчьей пасти, с одним-единственным американским офицером на борту. И как же ответило ваше растреклятое правительство на подобное благородство и доверие? Да так, что распоследний клерк распоследнего стряпчего и тот сгорел бы со стыда. Оно отреклось от своего обещания. Прикрываясь отговоркой, будто никакой обмен военнопленными в открытом море не считается законным, вероломный тиран со своими клевретами заставил капитана преступить клятву и задержал бриг, а наш офицер вернулся домой ни с чем. Вашему отцу приказали вновь заняться своим прежним делом, ибо в стране, где людей силою загоняют в матросы, бессмертную душу не ставят ни во что. А теперь, господин первый помощник Коленсо, объясните-ка мне, как у вашего отца хватило наглости подойти на двести миль к берегам, где самое имя его смердит позором?
— Он хотел воротиться, сэр.
— Что-о?!
— Воротиться к вам в Бостон, сэр. Тут вот какое дело, капитан: отец был человек небогатый, а все ж кой-что отложил про черный день. И он не стал больше служить, хоть ему и позволили. Уж больно он маялся, что не сдержал слова. Мы в отце души не чаяли, можно сказать, так и жили одной семьей, хоть старшие уж и сами обзавелись женами да ребятишками, а кой-кто пошел в Редрут, на шахты.
— Ближе к делу.
— А я про дело говорю, капитан. Отец, стало быть, решил воротиться в Бостон. После того боя «Леди Нипеан» уже мало на что годилась. Ее оценили в тысячу двести фунтов, а Почтовое управление уступило ее нам за тысячу сто вместе с пушками, да ремонт стоил фунтов полтораста; счета вон там, в шкафу, сами поглядите. У отца было отложено фунтов пятьсот или малость побольше.
Капитан Секкомб снял ноги со стола, весь подался вперед и даже приподнялся со стула.
— Как?! Вы ее купили?!
— Про то я вам и говорю, сэр! Оно, конечно, отец растолковал бы все куда лучше. Он поведал все господу, а потом и нам всем. Уж больно он маялся, что не сдержал слова. Тут встает моя сестра Сусанна и говорит: «Я так думаю, муженек мой посолидней всех вас, у нас с ним и ферма своя; да ведь и ферму можно продать, а для людей богобоязненных всюду найдется кров. Мы не можем доставить им американских военнопленных, зато можем сами отправиться в Бостон. Поглядела я на этих пленных американцев и так вам скажу: коммодор Роджерс только обрадуется, коли получит нас заместо них. А уж что он с нами сделает — на то воля божья». Вот как она сказала, сэр. Оно, конечно, мы про это никому ни слова, а говорили, будто идем в Канаду, всей семьей туда переселяемся. А вон того джентльмена подобрали по пути, за Фалмутом, он, небось, вам уже и сам сказал.
Капитан Секкомб уставился на меня, а я на него. Рубен Коленсо все вертел в руках свою шапчонку.
Наконец американец перевел дух и присвистнул.
— Придется повернуть обратно в Бостон и все там доложить, хотя и дороговато это мне встанет. Такое дело решать не кому другому, как коммодору Бейнбриджу. Садитесь, мистер Коленсо.
— Дозвольте, сэр, я выйду на палубу погляжу на отца, покуда меня не заковали в кандалы, — просто сказал пленник. — Это ведь недолго.
— Конечно, сэр сделайте милость. И попросите за меня прощения у дам, я скоро приду. Я тоже хочу отдать вашему отцу последний долг.
И когда Рубен вышел за дверь, капитан Секкомб задумчиво прибавил:
— По-моему, он рассказал чистейшую правду.
И через пять минут, когда мы стояли на шканцах подле мертвеца, он повторил это слово:
— Чистейшей души был человек, сэр, или уж я ничего не смыслю.
Прав ли он, нет ли, — это решать крючкотворам. Я же в своих странствиях по белу свету постиг одну истину: в человеке всегда более величия, нежели в правительстве; подчас он и мудрее и уж всегда честнее. Не приведи меня бог когда-либо решать такую задачу, какая стояла перед старым капитаном пакетбота и под конец стоила ему жизни! Ему пришлось выбирать меж преданностью королю и собственной совестью, и может статься, он совершил ошибку. Но я верю, он всеми силами старался сделать правильный выбор и, поняв, что решение короля позорно, не унизился до такой сделки с совестью. Попав в подобное положение, человек может даже изменить своему отечеству, дабы не уронить его же честь. В надежде, что так оно и было, мы предали тело капитана Коленсо волнам вместе с флагом, который он спустил с нокреи и который уже сослужил свою службу, правую или неправую.
Два дня спустя мы бросили якорь в огромной бостонской гавани, и капитан Секкомб отправился со своими пленниками и с докладом о случившемся к коммодору Бейнбриджу, а тот задержал всю команду у себя до той поры, покуда не снесется с коммодором Роджерсом. Спустя еще несколько недель их всех отослали в Ньюпорт, на Род-Айленд на допрос к Роджерсу, а потом к чести молодой республики, освободили, заручившись единственно их словом; но воротились они после войны в Англию или остались в Америке, приняв ее гражданство, — этого я не знаю. Ко мне судьба оказалась благосклоннее. Коммодор разрешил капитану Секкомбу оставить меня у себя, покуда французский консул не разберется в моем деле, а консул не почел нужным торопиться, и добрых два месяца я гостил в доме капитана. Здесь я познакомился с мисс Амелией Секкомб, весьма достойной молодой особой, которая, как выразился ее любящий папенька, «недурно выучилась по-французски и рада будет обменяться с вами мнениями на вашем родном языке». Но мы с мисс Секкомб недолго изъяснялись пофранцузски: заметив в ней склонность перейти на куда более пылкий язык взглядов, я взял быка за рога, поведал ей тайну моего сердца и принялся восхвалять Флору. Благородная девушка не пожелала играть в моей одиссее роль влюбленной Навсикаи; она не обиделась, нет, напротив того, сама с жаром принялась помогать мне и так уговаривала отца и все консульство, что второго февраля тысяча восемьсот четырнадцатого года я уже махал ей на прощание рукою с палубы барка «Шоу мат», взявшего курс из Бостона в Бордо.