После пришли благодарность и растерянность.
«Я ее совсем не знаю! – ужаснулся Алешин. – Кто она? Откуда? Почему оказалась у меня на лоджии?»
— Как тебя зовут? – тихонько спросил он.
— Не знаю, – ответила девушка. Приподнявшись на локте, она с улыбкой разглядывала своего нежданного возлюбленного. – Называй меня как хочешь. Как тебе нравится.
— Ага, – согласился Алешин, принимая предложенную ему игру. – Ты для меня божий дар, не меньше. Посему я так и буду тебя называть.
— Не надо «божий», – серьезно попросила девушка. – Не звучит. Без смысла. Короче как‑нибудь.
— Тогда Дар, – засмеялся Алешин. – Просто Дар. Небес, богов, чертей все равно.
К нему на смену растерянности пришла веселая уверенность в том, что все будет хорошо, что с появлением… Дар все, буквально все образуется, что это и есть счастье. И все же, как она попала на лоджию?
У Алешина на миг защемило сердце – он боялся вопросов, потому что знал: ответы часто не совпадают с выдуманным нами или предугаданным, и тогда распадается связь явлений и всем становится плохо.
— Тебя нигде не ждут? – осторожно спросил он. – Уже поздно.
— Нет, – ответила Дар. – Не бойся за меня. Я здесь чужая. Условно говоря, приезжая.
— Условно? – переспросил удивленно Алешин. – Откуда же ты условно приехала?
— Ты не поймешь. – Девушка зевнула. – У нас другая система координат. В общем, я из ГИДЗа – Галактического института добра и зла.
— Ага, – Алешин засмеялся. – Добрая фея. Купалась в подпространстве и услышала вдруг, как одиноко одному из землян.
— Да, ты генерировал мощный поток дискомфорта, – как ни в чем не бывало согласилась Дар. – Жажда общения, застой в работе над монографией плюс обыкновенный сенсорный голод…
«Нахваталась словечек… – саркастично подумал Алешин. – Даже о монографий знает. В самом деле, шестая глава что‑то не клеится… Откуда только знает? Ну, Что ж, игра так игра».
— И звездная девочка решила помочь? – Он ласково привлек Дар к себе. От пережитого, от странного разговора чуть–чуть кружилась голова.
— Я побуду несколько месяцев и помогу, – согласилась Дар. – Но не дольше второго декабря. И не целуй меня так часто – мне непривычны земные ласки.
— Я с ума сойду! – Алешин сел на край кровати. – Ты, девочка, невозможная фантазерка. Может, вернемся на землю? Хочешь, я расскажу о тебе? Зовут тебя, значит, Дар. Фамилия и отчество? Скажем так: Климова. Дар Сергеевна. Среднеспециальное образование. Скажем, библиотекарь. Приехала из Пскова или Воронежа. Похоже?
— Пусть будет так, – согласилась Дар и прикоснулась к нему легкой рукой. – Если тебе удобно, пусть будет так.
— Смешно! – покачал головой Алешин. – Послушать тебя, так все нарочно. Услышала, пришла… утешила. Все по заданию института?
Дар не заметила насмешки, ответила вполне серьезно:
— Нет, что ты. Я все сама! Никто в институте не знает… А наша близость… Понимаешь, раз я почувствовала твою душу, значит, мы чем‑то близки. Это странно. Вечная разобщенность, невозможность полного слияния индивидуальностей…
Алешин закрыл рот Дар поцелуем, затем тихо попросил:
— Давай прекратим этот разговор. Мне он неприятен. Наука есть наука, пусть и умозрительная, а жизнь есть жизнь. Я философ и не люблю вымышленных миров. Давай просто, без всяких там сказок…
Дар долго молчала, вздохнула, соглашаясь:
— Ты, наверное, прав. Нельзя соединять несоединимое. Меня тоже так учили. Но я никогда не верила… Пожалуй, лучше оставаться извне или полностью подчиниться чужому миру, раствориться в нем. Я подумаю, милый. Если ты так хочешь, я подумаю.
Посланец прибыл точно в назначенное время.
Это был маленький седой старичок в горбатом пальто и заячьей шапке. Не вытерев ног и даже не поздоровавшись, он прошел в комнату, сел в кресло. Шапку Посланец положил на колени, всем своим видом показывая, что разговор будет коротким.
— Сегодня шестое декабря, – недовольным тоном сообщил он. – Что вы себе думаете? Мы и так перерасходовали здесь уйму энергии. Если каждый…
— Переход строить не придется, – перебила его Дар. – Я остаюсь на Земле.
— В каком смысле? – опешил старичок.
— В прямом. Я полюбила человека. То есть объект исследования.
Старичок пожал плечами, откинулся в кресле.
— Час от часу не легче, – проворчал он. – Теоретически, конечно, возможно. По институту было несколько случаев… И все‑таки не понимаю: как можно полюбить дикаря?!
— Он не дикарь, – возразила Дар. – Напротив, крупный ученый, философ. С ним интересно.
— Бывает, – вяло кивнул Посланец и достал блокнот. – На сколько продлить ваш въезд? Учтите: плотская любовь всего лишь подобие Великого Слияния. Вам придется потом долго очищать душу. Если вы остаетесь, эксперимент переходит в ведомство отдела эмоций. Полгода вам хватит за глаза.
Дар покраснела, досадливо повела плечом.
— Вы не поняли. Я остаюсь насовсем.
Посланец от неожиданности даже привстал. Заячья шапка упала на пол.
— Девочка моя, – сказал он, беря Дар за руку и вглядываясь в ее глаза. – Вы, наверное, больны. Я сейчас исследую вашу психику и постараюсь помочь. Вы не ведаете, что творите.
— Да нет же! – Дар высвободилась. – Я все обдумала. Это не по мне отрешенно наблюдать, экспериментировать… Люди близки нам. Чтобы их познать, надо с ними жить. Стать такими же, как они.
— Это невозможно, – жестко возразил Посланец. – Разницу в развитии, в ступенях мировосприятия нельзя ни уничтожить, ни проигнорировать. Как бы вы, девочка, ни пытались раствориться в этом мире, вы всегда останетесь инородным телом. Дело не в знаниях: их можно приобрести, передать. Вы будете постоянно ощущать разность духовных потенциалов. Это убьет вас.
— Я привыкну, – возразила Дар. – Лучше дать счастье одному умному землянину, чем гадать о судьбах всей цивилизации людей. Кроме того, Геннадий самостоятельно нащупал интересные космологические закономерности, я исподволь помогу ему осознать их.
— Но не такой же ценой! – вскричал Посланец, забыв земную форму вежливого обращения. – Ты же все потеряешь! Семьсот–восемьсот лет нашей жизни – это по земным меркам бессмертие. Затем биоформа. Ты глянь на меня, глянь! На эту мерзкую, полумертвую плоть. Но ведь я вернусь в ГИДЗ и стану опять молодым, практически всемогущим. Ты же, приняв их жизнь, через тридцать–сорок лет разрушишься, превратишься в тлен. У тебя заберут все, девочка моя, даже крылья. Останется память и запрет вспоминать. И это самое страшное… Когда ты поймешь всю глубину несоответствия, когда осознаешь бессмысленность жертвы…
Дар заплакала.
— Не надо пугать меня, – тихо попросила она. – Я не хочу быть богом холодным и равнодушным. По–видимому, мне досталось чересчур отзывчивое сердце, а здесь столько беды и невежества. Не надо меня пугать. Мне самой страшно. Но я знаю: раньше и у нас, и здесь, на Земле, сильные всегда шли на помощь к слабым, гордые помогали малодушным повзрослеть. Нас учили: добро должно быть активным. Значит, надо рисковать и жертвовать. Мы разучились жертвовать.
— Есть разные жертвы, девочка моя, – грустно сказал Посланец, поднимаясь из кресла. – Необходимые и, как бы тебе сказать… восторженные. За которыми, кроме порыва и благих намерений, ничего нет.
Посланец подобрал шапку и из умного, властного собеседника вновь превратился в седого старичка в горбатом пальто. Он снова перешел на «вы».
— Мне жаль вас, – сказал он, глядя на богатые «королевские» обои. Живите как знаете. Но я попытаюсь уговорить руководство института не выпускать вас из виду, не принимать всерьез вашу жертву и ваше отречение.
Посланец впервые за время разговора скептически улыбнулся.
— Может, мы еще и заберем вас. Когда произойдет полное отторжение. Может, удастся. А пока – прощайте.