Кальве молча кивнул.
— Выметаться из толпы, — ответил Вальчак. — Из проблемы, — иронически повысил он голос и тоже сделал рукой затейливый жест. — Пока нас не захватили немцы…
Кригер вскипел и еще раз привел вещественные, по его определению, доказательства.
— А по существу дела… — продолжал он, когда они уже свернули на узкую мощеную дорогу, обсаженную ровненько подстриженными вербами, — …я принципиально считаю…
Впрочем, он послушно шел за ними, не делая практических выводов из своей столь красноречиво выраженной позиции. Он привык оставаться в меньшинстве и был достаточно дисциплинирован, чтобы вопреки собственному мнению выполнять решения большинства. Кажется, ему принесли большой вред иронически-лестные слова, высказанные по его адресу тем же Кальве давно, лет пятнадцать тому назад: «Из нашего Кригера когда-нибудь выйдет сильный диалектик». Хотя Кригер и тогда был недоверчив и всюду ему мерещились подвохи, но почему-то эти слова он принял за чистую монету и, поскольку довольно высоко (надо иметь в виду характер Кригера) ценил Кальве, решил не обмануть его надежд. Кальве, конечно, не догадывался, что Кригер в какой-то степени ради него раздувает почти до масштабов партийной дискуссии каждый самый пустяковый вопрос. Иногда Кальве выходил из себя, но чаще применял более действенный метод: тушил пламя речей Романа мелким песком молчания. После примерно часового монолога пылкий Кригер обычно трубил победу и затихал.
На этот раз он замолчал раньше: они дошли до конца дороги, до закрытых ворот, за которыми прятался среди георгинов и сирени одноэтажный домик.
— Рудольф Мюллер, — с удовлетворением прочитал Вальчак. — Именно это нам и требуется.
Кригер хмурился и ворчал во время предварительных переговоров с угрюмым толстопузым хозяином. Мюллер в конце концов уступил натиску Вальчака, позвал свою прекрасную половину, во всем уподобившуюся ему за тридцать лет совместной жизни, и приказал ей достать какое-нибудь тряпье. Всей гурьбой они вошли в чулан, где хранились в сундуке вычищенные и подштопанные «гарнитуры» для конюхов, вероятно, еще со времен «железного канцлера». Здесь на Кригера снова нашла вдохновенная жажда спора: он решил, что ему нарочно всучили самое скверное тряпье.
— Почему мне досталась такая рвань? Чем я хуже других?
— Ты попросту меньше всех…
— Ничего подобного! Сосновский такого же роста! Почему не ему? И почему этот кулак не дает белья?
Они стояли в тюремных подштанниках, серых, плохо выстиранных, слишком тесных, слишком коротких, с большими, в ладонь величиной, черными штампами управления тюрьмы. Сквозь дверную щель заглядывал в чулан угрюмый хозяин, недоверчиво косясь: не стащит ли чего-нибудь эта странная компания? Вальчак торопился; он считал, что они слишком долго здесь проканителились. Что касается белья, то из-под одежки его не видно, менять не обязательно. Зачем доводить этого субъекта, Мюллера, до крайности?
Наконец они тронулись в путь: Мюллер провожал их угрожающим ворчанием. Вальчак с улыбкой показал на кучу халатов.
— Они стоят больше, чем ваши не скажу какие лохмотья, перешейте их на спальные пижамы! Привет!
Шоссе уже опустело. Друзья двинулись вперед, Пройдя с километр, Кальве запыхался. Пришлось идти медленнее. Вальчак попытался шуткой приободрить товарищей и толкнул Кригера в бок.
— Эй, Куба, пошли в корчму! Сосновский со всей серьезностью спросил:
— Почему Куба, ведь Кригера зовут Роман? — После чего наставительно заметил: — Нет времени для корчмы, нам надо спешить, да и вредно пить с утра. — Минутку подумав, он добавил: — Впрочем, и денег нет.
Вальчак вынужден, был объяснить, что распространенное в деревни имя Куба и слово «корчма» должны символически подчеркнуть типично крестьянский облик Кригера в мюллеровском наряде. Только вот очки…
Шутка не удалась. Они шли молча, убийственно медленно проходили мимо однообразных кирпичных поселков, желтеющих садов, сжатых полей, гряд картофеля. Слева на горизонте темнел лесок, и житейски умудренный Вальчак, умевший ценить малые, но конкретные задачи, если большие пока что невидимы, воодушевлял товарищей:
— Лишь бы дойти до леска, в лесочке отдохнем.
К полудню наконец дотащились. Сосенки были тонкие. Они росли ровными рядами. Быть может, путники и отдохнули бы немного, если бы Кригера вновь не обуяла страсть к дискуссиям: он пустился в пространные рассуждения, на этот раз о влиянии земельной ренты на сокращение площади лесных посадок — Кригер по профессии был экономистом. Вальчак почувствовал, что больше не вытерпит, и призвал своих спутников идти дальше.