Так Анне и не удалось вырваться. Наоборот, Фирст дала сигнал к отъезду. Взглянув на часики, она со вздохом огорчения объявила:
— Уже двенадцать, а нам завтра снова в путь, едем в соседний полк…
Все кинулись к ней с уверениями, что еще рано, что можно остаться, переночевать… Но Фирст была непреклонна, хотя всячески давала понять, что необходимость покинуть полк для нее чрезвычайно огорчительна. Анна села возле шофера, чтобы не видеть актрисы. Впрочем, она почти успокоилась. Как ни странно, но, казалось, убийственное сообщение Саминского, свидетельствующее о том, как сильны позиции Фирст в обществе, Анну несколько утешило. Ведь могло быть, что офицерики, по крайней мере часть из них, восхищались ею не только потому, что она очаровательная женщина, но и потому, что она любовница «серого кардинала».
9
На юге были горы. Темно-зеленый ковер лесов сползал с них влево, к Пшчине и Миколуву, прямо к черным, закопченным пятнам домов с торчавшими из них, словно спички, красными колышками фабричных труб, к черным холмикам шахтных копров. Желтая линия границы, которая там, в горах, так спокойно взбегала с вершины на вершину, тут, в сбившихся в груду местечках, лихорадочно металась то налево, то направо, то неожиданно вырывалась вперед, с тем чтобы, образуя острый клин, повернуть обратно и снова выпрямиться. Неуверенная, безрассудная, как будто ее вела рука лихого гуляки, который плевать хотел на все доводы логики и разума, на сочувствие ко всем этим муравьям, разделенным его рукой на два лагеря. По мере того как исчезали городки и трубы, граница выпрямлялась. От силезских и ченстоховских возвышенностей она поворачивала налево и вверх, а потом спускалась в равнину, рядами неправильных полукругов охватывала Велюнь, Кемпно, подходила к самому Равичу, снова устремлялась вверх, пересекала несколько ручьев, озер, вползала в новую полосу лесов, набрякших влагой и поросших мхом, потом поворачивала направо, забиралась на небольшие, не выше четырехэтажных домов, холмы и здесь, охваченная новым приступом лихорадки, бросалась по лесам то влево, то вправо, вырывалась наконец на раскаленный добела августовской жарой песчаный холм и ныряла в море.
Да, если вглядываться в линию этой границы, становится не по себе. Какой смысл, какое предназначение могла иметь эта линия, вьющаяся гигантским причудливым орнаментом, похожим на перевернутый вопросительный знак? Но это еще не все.
Ведь желтая черта только нырнула, а не утонула. За странно очерченной вершиной Хеля она снова выскакивала, ловким зигзагом отрезала устье широкой, изогнутой в этом месте Вислы и перескакивала на ее восточный берег. Там холмами и озерами бежала вниз, потом поворачивала направо и длинным полукругом с мелкими зубчиками нависала над столицей, еще раз забирала вверх и исчезала в больших сосновых лесах сувалкского приозерья.
Ромбич уставился на карту, словно впервые уяснил себе смысл ее зловещих очертаний. Нависшая над Варшавой грозовая туча из Восточной Пруссии окончательно пришибла его. Он помотал головой — не выспался.
Уже пять месяцев ему приходилось спать по пять часов в сутки, а последние две недели — по два часа.
— Разрешите, пан полковник? — бесшумно подошел сзади адъютант, в руках у него был кусок картона с двумя кучками маленьких флажков на нем.
— Да-да, поторопитесь. Пороля и Кноте будут здесь через пять минут.
Адъютант быстро подставил к карте лесенку, влез на нее и принялся втыкать красные флажки в зеленые леса, холмы и узелки черных железнодорожных линий. Вверху, на узкой «куриной шее», он воткнул даже два флажка.
— Раз, два, три, четыре… — считал Ромбич. — Что-то маловато для армии «Торунь». Вы, майор, не потеряли флажки?
— Две дивизии еще не прибыли. Вы ведь приказали отметить положение на сегодняшний день.
— Хорошо, продолжайте.
Познаньская возвышенность, в середине ее — небольшая группа флажков. Немножко ниже, один за другим, три флажка — ого, как в восемнадцатом на Западе, оперативный район насыщен войсками! Зато еще ниже, на протяжении всей железнодорожной линии и вдоль шоссе из Силезии в Варшаву, — один-единственный флажок, под Ченстоховой. И только далеко внизу, в силезской путанице, стоят два — довольно близко друг от друга. Ну и кое-где в долинах и на перевалах Карпат одинокие маленькие флажки…