Эта, казалось бы, пустяковая сцена потрясла Бурду. Как будто судорога пробежала по его мышцам. С ослепительной ясностью он вдруг понял, как дорога ему вся эта милая сердцу бренная жизнь. Как незначительно и ничтожно все остальное: и самолюбие, и гордость, и личное достоинство, и коллективное, и национальное. Тот мир, бледные тени которого, казалось, таили столько очарования, дохнул сейчас на него могильным холодом. Бурда приехал в министерство, поднимаясь по лестнице, радостно махал рукой в ответ на приветствия, поклоны, щелканье каблуков. А сердце сжималось от страха: сколько дней сможет он еще наслаждаться этим покорным преклонением перед его персоной?
А вечером дома, от волнения не находя себе места, он подошел к буфету и залпом выпил стакан водки. Но это не помогло. Тогда он выбежал на улицу и пошел, не разбирая дороги. Город затемнен, ночь — хоть глаз выколи. Не глядя, не зная, куда идет, еле нащупывая ногами ровную поверхность тротуара, он неожиданно на кого-то наткнулся.
Его ладонь ощутила шершавое сукно и металлическую пуговицу. Загремел чей-то зычный, привыкший приказывать голос:
— Что за холера, ты ослеп или пьян? А ну, дыхни!
— Спокойно! — Бурда сразу даже не сообразил, что ночь лишила его всех регалий и знаков отличия. — Что вы кричите?
— Что? Я тебе покажу… Молчи и следуй за мной!
— Постой, милый человек… — Ошеломленный натиском полицейского, Бурда сбавил тон.
— Как ты сказал? Человек? Я на службе! А ну, пошли, не то…
Бурда машинально вырвал свой локоть из цепкой руки полицейского и отскочил.
— Сопротивление властям… Ничего, в комиссариате тебе покажут! — Полицейский догнал его и снова схватил. Теперь, когда задержанный совершил конкретный проступок, полицейский чувствовал себя увереннее: у него есть все основания составить протокол. Бурда так кипел от злости, что, прежде чем выдавить из себя те несколько слов, которые, по его мнению, должны были действовать, как магическое заклинание, то есть назвать свою фамилию, вынужден был сделать несколько шагов. Но запах алкоголя настроил полицейского на весьма скептический лад:
— Все что-нибудь такое плетут, когда налижутся.
Только после того, как Бурда пригрозил разделаться с нахалом в комиссариате, тот пошел на попятный, принялся взваливать вину на темноту, неспокойное время и в конце концов любезно отпустил:
— В будущем советую не сопротивляться, полиция этого не любит.
Он не стал проверять, министр Бурда или не министр, быстро свернул за угол и исчез в темноте.
Это приключение отбило у Бурды всякую охоту продолжать прогулку. «Советую не сопротивляться! Полиция этого не любит!» Какой важный совет! Сколько тут можно сделать практических выводов! Он подхлестывал себя этой иронией, подталкивая к решению, которое, в сущности, уже давно созрело…
До этого вечера все дни проходили в невообразимой сутолоке, и вот сейчас у Бурды было такое чувство, как будто этот грубый полицейский показал всю бессмысленность его отчаяния и заставил измученный мозг заново проверить все цифры, все результаты подсчета прибылей и убытков. Он вернулся домой. Как пуст дом без Каролины! Весь во власти мучительных дум о прожитом, метался Бурда между гостиной с мебелью в стиле ампир и громоздким, отделанным под дуб кабинетом. Как глупо, по-мальчишески рассуждал он несколько дней назад, когда, все равно как во время встречи с Вестри, столь поспешно махнул рукой на грандиозную комбинацию Бека. Потеряв надежду на большой выигрыш, он признал единственным выходом большой проигрыш и не принял во внимание никаких других возможностей.
А между тем другие возможности все же существовали. Надо было без ложной амбиции и без провинциальной самонадеянности учесть требования Гитлера. Все обдумать и все взвесить. Конечно, это катастрофа. Но меньшая, меньшая, меньшая, черт возьми! «Меньшая!» — кричал он самому себе, глуша бунт своего собственного сознания. Зачем же он потерял столько дней? Бурда бросился к телефону. Надо поймать Бека! Как это он мог за все эти дни ни разу с ним серьезно не поговорить! Наконец повезло. Бек был на месте, но принял лепет Бурды довольно холодно:
— Мы ведь только тем и занимаемся, что пытаемся найти какой-то разумный, приемлемый для обеих сторон выход.
— Но если это так просто, надо решиться… Черт с ним!.. Как крайность… просто согласиться! — У Бурды от отчаяния в горле застрял комок, и он с трудом проглотил его.