Снова целая неделя беготни. Что за адская работа! Бек поражал его — ведет сразу четыре игры и старается обмануть каждого партнера. Втянул в конфликт Англию, науськал общественность, угрожал Германии, вместе с тем не отрезал путь к взаимному соглашению, Россию оставил в стороне. Но у Бека было полгода времени и всего четыре партнера. А у него, у Бурды, сколько осталось времени? И осталось еще полдюжины других игр, более трудных, потому что они велись не с государствами, а с отдельными людьми, которые отлично во всем разбираются, видят друг друга насквозь и им всюду мерещатся хитрость и обман.
В Замке Бобковский сделал Бурде несколько внушений. У Шембека появилась кое-какая перспектива расстаться наконец с пожизненным «вице». При случае надо устроить Янека в одно из южноамериканских посольств. Даже в армии — с Каспшицким — можно было бы кое о чем договориться. Наиболее податливым был, конечно, Леось, но он мало на что годился: руководить археологами — это не так уж много.
Серьезнее всех был Шембек. Надо вступить за спиной Бека в контакт с немцами, выпросить хоть немного времени на подготовку операции. Открывать карты перед Шембеком рискованно. К счастью, Бек, с тех пор как Риббентроп пустился в свои путешествия, прилагал все усилия, чтобы выиграть время для бесед, переговоров, может быть, даже для сделок. Если взяться как следует за Шембека, убедить его в собственной слабости, можно было бы, пожалуй, добиться хотя бы другой интонации в переговорах: мы, мол, просим время у немцев не на пустые разговоры, а на подготовку страны к принятию их требований.
Но все это тянулось очень медленно. Нужно было разговаривать со своими и с чужими. Но свои могли побежать к Беку. Тот неумный телефонный разговор мог открыть Беку глаза на то, что в правительственных кругах нашелся кто-то, кто точит зубы на послебековское наследство. А чужие могли пойти к англичанам. Трудно было учесть, кто сейчас чей агент. Известно было только одно: все в этом дипломатическом болоте, как филателисты марками, обменивались новостями и сенсациями.
Наконец он добился почти искренней беседы с итальянцем. Отсрочка! От этого зависит будущее Европы. У итальянца загорелись глаза, от нетерпения он даже слегка подпрыгнул на стуле. Бурда видел, что этот макаронник не может дождаться, когда гость уйдет, чтобы тут же ринуться к телефону и перед всеми — англичанами, французами, аргентинцами, японцами, бельгийцами, норвежцами, представителями Люксембурга и Монако — похвастаться первосортной сенсацией: Польша готова принять требования Германии. Борясь со слабостью, с трудом сдерживая себя, чтобы не съездить по этой оливковой жирной роже, Бурда стал выкладывать единственное, что могло его удержать: свои соображения о Муссолини и его исторической роли. И он сам, эта ничтожная, покорная дуче марионетка с напомаженными волосами, так же войдет в историю, как тот, который передал весть, решившую судьбы Европы. Но самое главное — отсрочка и тайна. Бурда умолял итальянца сохранить это в тайне в течение самого короткого периода, ну хоть месяц, хоть две недели. Итальянец соглашался весьма неохотно. Ему не терпелось войти в историю.
А время летело, величественное, неудержимое время. Подобно тому как десять дней назад Бурда принял неизбежность катастрофы как должное, теперь он отгонял от себя все вести, свидетельствующие о ее приближении. Он не мог помешать объявлению всеобщей мобилизации — и Бек, и Рыдз были настроены против него, у обоих, как у него неделю назад, была надломлена воля.
Принимая свое личное падение как неизбежность, они не слишком заботились о судьбе таких, как Бурда. Но он не сидел сложа руки — в среду снова предпринял наступление на Шембека и в этой новой попытке вовлечь его в игру как будто продвинулся дальше, чем до сих пор. Казалось, все начинает удаваться. Слабый Бобковский охотно откликался на его предложения, но был глуп. Он только руками разводил. Не представляя себе возможности договориться с Рыдзом, Бурда всю ночь бушевал в обществе военной верхушки. Результаты были неопределенные. Его слушали, поддакивали, но боялись Ромбича: все знали, что Ромбич любое предложение Бурды встретит в штыки.