Крик наконец-то стихает, гаснет чудовищное белое сияние, языки огня темнеют, становясь оранжевыми. Они проедают обшивку крыши, с навеса текут капли горящеей смолы. В небо вздымается колонна черного, жирного дыма.
Треск горящий бревен, гул разгорающегося пожара, визг турбины "черной головы" на холостом ходу. И смех.
Ствол М-16 застывает. Еще мгновение. Последний взгляд. Силуэт над люком танка, не освещаемый сиянием горящего фосфора. Едва видимая лента с фамилией Йосслер.
Время еще не ускоряется. Тень на лице заслоняет единственный глаз. Четко видны лопасти винта идущего на посадку "блэкхока", кружащиеся в воздухе лохмотья сажи и всосанный огнем мелкий мусор.
В глазах чернокожего паренька ни тени испуга. Имеется решительность. Белеет сжимающийся на спусковом крючке палец.
Пора закрыть глаз. Смех. Визг турбины. Треск горящих бревен и неспешный грохот лопастей винта.
Удар. Красная вспышка под сводом черепа, и последняя мысль. Фамилия, которую ты хочешь утащить с собой в преисподнюю.
Йосслер.
Вагнер сделал глубокий вдох, загоняя в легкие духоту капусты, табачный дым и вонь набитой людьми пивной. Остаточных количеств кислорода хватило, чтобы настырные видения исчезли.
Он потянул очередной глоток. К счастью, давно уже была прекращена бессмысленная привычка продажи спиртного в порциях по пятьдесят граммов. Но не помогло.
Вагнер размышлял над тем, как еще долго будет он вот так реагировать, просыпаясь с бешено колотящимся сердцем, вглядываясь широко раскрытыми глазами. В темноту, не имея возможности сбежать от звучащего под черепушкой крика горящих живьем женщин. Как и сейчас, когда, увидав парку, в первую очередь он глянул на ленту с фамилией.
Почему во снах он никогда не видит того, что происходило потом. Когда он во второй раз увидел зеленую нашивку. Буквы, складывающиеся в фамилию "Йослер", перечеркнутые черной ниткой словно знаком дроби.
Этого момента он ждал более года. Почти что шесть месяцев заняли приготовления; он принялся за них сразу же после того, как его отрезали от висельной веревки.
Тут он невольно усмехнулся. Ну ладно, не совсем-то и отрезали. Все равно: то на то и выходит.
Грязь, секущий мокрый снег. Оливковые палатки с красным крестом, разъезженные колесами грузовиков колеи. Может сложится впечатление, что вот-вот завесу типи поднимет Соколиный Глаз, а посреди смотрового плаца в дамском изысканном платьице появится рядовой Клингер[3].
Картину портил приземистый "блэкхок", темный, почти что черный в свете осеннего утра, стоящий на краю посадочной площадки с тяжело свисающими над землей лопастями винта. Наросли и шишки датчиков и выступающий топливный зонд придавали вертолету вид притаившегося дракона. Правда, этому виду мешали тарелки спутниковых антенн на крыше разрисованного маскировочными полосами контейнера. Никак не соответствовал и "хаммер" с торчащим над грузовой кабиной полудюймовым пулеметом.
Это никак не Корея. Сюда не налетят легкие стрекозы с плексигласовым пузырем кабины; первые вертолеты Белла с двухлопастным винтом, со смешным прутом гироскопического стабилизатора над головкой, которые – как придумал себе Игорь Сикорский – спасали жизнь раненным.
149 M.A.S.H. Где-то на полпути между Вышкувом и Острувью. И несколькими десятками лет позднее.
Крайне неудобно забираться на ʺхаммерʺ со скованными за спиной руками. Ему нужна была помощь, и он ее получил. Рывок за воротник американской летной куртки без знаков различия, рывок сильный, хотя и мягкий, без злости. На латиноамериканском лице солдата не отражались какие-либо чувства. Вот с военными полицейскими - жандармами все было не так. Молодой ирландский бычок буквально кипел желанием застрелить кого-нибудь во время попытки к бегству, без какой-либо потребности и без смысла он размахивал своим ʺингремомʺ. Несмотря на холод, на нем был только противоосколочный жилет, надетый на оливковую футболку с короткими рукавами. В обогреваемой кабине хаммера это никак не мешало, но сейчас, под режущим мокрым снегом, голые руки покрылись пупырышками, не слишком-то подходящими к образу неустрашимого Рэмбо, на которого, наверняка, полицейский желал походить. На самом же деле он вызывал не очень-то даже скрываемые насмешки солдат из взвода охраны госпиталя.
Вообще-то, у двух жандармов, ведших скованного Вагнера, были каменные, непроницаемые лица; зато другие, стоящие дальше, позволяли себе сплевывать и делать краткие комментарии. Храбрый ирландский воин испанского не знал, но по тону мог сделать вывод, что это не проявление изумления.