Прежде чем сэр Кореолис успел понять, что случилось, старик Умбреж прижал острие своего меча к его горлу.
— Соблаговолите признать свое поражение! — на удивление звонким, внезапно помолодевшим голосом потребовал Умбреж.
Ай да старикан! Я просто глазам своим не верил! И откуда только у него взялась такая молодцеватая выправка, такая стать, такая уверенность в движениях? Я, как наверняка и все прочие свидетели этой сцены, ни секунды не сомневался, что в случае отрицательного ответа он прирежет Кореолиса одним движением. И будет прав! Толстяк сделал единственное, что ему оставалось: сдавленным голосом просипел:
— Сдаюсь.
Ох, что тут началось! Этого не описать никакими словами. Их величества аплодировали, не жалея своих монарших ладоней, и выкрикивали хвалы Умбрежу вместе со всеми. Я зажал уши пальцами, чтобы не лопнули барабанные перепонки, так оглушительно вопила ликующая толпа. Разум отказывался верить в случившееся. А ведь это был час и моего триумфа! Мне, наверное, стоило бы с торжеством взглянуть на Булата Морнингстара, насладиться его замешательством, демонстративно потереть друг о друга большой и указательный пальцы, намекая на свой немалый денежный выигрыш. Но я просто глаз не мог отвести от сэра Умбрежа, победителя турнира.
Он тоже смотрел на меня в упор.
Взглядом, не сулившим мне ничего хорошего.
11
ВЕЧЕРОМ мне пришлось довольно долго возиться с Титаном. Я его мыл, чистил, поил, одним словом, уделил красавцу коню максимум времени и внимания. Еще бы, он ведь, поди, за истекшие пару десятков лет ни разу так не выкладывался, как нынче! Со стороны крепости до конюшен долетал шум празднества — король закатил пышный банкет по случаю окончания турнира. Я участия в торжестве не принимал, настроение было не то. Решил, что там и без меня обойдутся и что вряд ли мое отсутствие кого-либо огорчит. Забота о коне была для меня куда важней, чем пирушка в кругу малосимпатичных людей.
Покончив со своими обязанностями в конюшне, я вышел наружу и устало побрел через крепостной двор. Тишина, которой он был окутан, показалась мне таинственной и даже зловещей, стоило только вспомнить невероятное оживление, царившее здесь днем, всего каких-нибудь несколько часов назад. Единственным, что нарушало пугающее безмолвие, помимо отдаленного гула голосов из крепости, был стук моего посоха о булыжники. И вдруг в это равномерное клацанье вплелся еще какой-то звук, доносившийся явно не из пиршественного зала. Слишком он близко раздавался. Я напряг слух. За мной кто-то шел. Шаги быстро приближались, и я оглянулся, заранее зная, кто были мои преследователи.
Разумеется, я не ошибся. Вдогонку за мной пустились Булат Морнингстар и несколько его приятелей. В лунном свете, заливавшем двор, я хорошо их разглядел. Все они как один были недовольны и мрачны. Вернее, в выражениях их лиц угадывалось наряду с недовольством и мрачностью предвкушение расправы над тем, кто вверг их в такое состояние, кто осмелился их рассердить. Ни у кого из стаи не было при себе оружия, на это я сразу обратил внимание. Только по паре кинжалов в ножнах свисало с поясов, как обычно. Эта компания, похоже, ни капельки не сомневалась, что я стану для нее легкой жертвой.
Я уже не раз упоминал, что в случае опасности вполне мог за себя постоять. Физической силой я не был обделен, во всяком случае верхняя часть туловища у меня была развита дай бог всякому… И в схватке один на один я сумел бы дать отпор, пусть и с максимальным напряжением сил, любому из этих молодчиков. Но противостоять в одиночку им всем, этим тренированным бойцам, которые ежедневно по нескольку часов проводят в учебных сражениях…
Однако отступать было некуда и помощи ждать неоткуда. Единственное, что мне оставалось, — это попытаться уладить дело миром или хотя бы потянуть время — авось судьба смилуется и пошлет мне хоть какой-нибудь шанс на спасение.
— А-а-а, это ты, Булат, — непринужденно и вполне дружелюбно приветствовал я своего заклятого врага. — Пришел отдать мне выигрыш?
Рот его искривила злобная усмешка. Глаза смотрели презрительно и враждебно.
— Мы все знаем, Невпопад. Слабо тебе нас перехитрить. Твоя уловка не удалась.
— Да неужели? В чем же, по-вашему, она заключалась? — спросил я с самым невинным видом.