Принцесса и я ради безопасности ее высочества ехали рядом, почти вплотную друг к дружке, в окружении воинов и рыцарей. Я с самой первой минуты нашего с ней знакомства решил помалкивать, то есть вовсе не вести никаких разговоров, поскольку ее манера держаться ну никак не располагала к беседе. Но после мне пришло в голову, что молчать в течение нескольких дней пути у меня просто не получится. Придется хоть что-нибудь да изречь. Просто для тренировки голосовых связок, чтобы не разучиться говорить.
Я долго собирался с духом и наконец слегка охрипшим от волнения голосом произнес:
— Хорошая выдалась погода для прогулки верхом. Как по-вашему, принцесса?
К моему величайшему удивлению, она в ответ расхохоталась, причем вполне искренне, без всякой издевки.
— Я счастлив, что мне удалось вас развеселить, — пробормотал я.
Она взглянула на меня с сожалением:
— Мы уже больше часа едем бок о бок, и вы не сумели придумать для начала разговора ничего более оригинального, чем избитая тема погоды? — И снова этот почти сочувственный взгляд. Помолчав, она вдобавок еще и головой покачала.
— О, простите меня за эту банальность! — сердито подхватил я. — Знай я, что это вам придется не по вкусу, я задал бы другой вопрос, тот, что давно вертелся у меня на языке, возможно, слишком дерзкий, но уж во всяком случае куда более оригинальный: сколько еще монастырей вы собираетесь поджечь, ваше высочество?!
Позади меня раздалось сердитое покашливание сэра Умбрежа. Старик, значит, все прекрасно слышал. Ну и пускай! Сказанного уже не воротишь.
Энтипи загадочно улыбнулась:
— Так вы считаете, что это моих рук дело?
— Не мне судить, ваше высочество.
Она смерила меня с головы до ног оценивающим взглядом.
— Не лгите мне. Терпеть не могу вранья!
— Вранья, ваше высочество? — оторопело переспросил я, но принцесса не ответила, сосредоточив взгляд на тропинке, что вилась впереди нас.
Я заставил свою Александру снова приблизиться почти вплотную к лошади принцессы и мягко, но, как мне казалось, довольно веско произнес:
— А я не выношу, когда меня обвиняют во лжи, ваше высочество! Даже если обвинение исходит из уст особы королевской крови.
— В таком случае говорите правду. И проблема решится. — Она снова скользнула по мне взглядом. — Я людей насквозь вижу, оруженосец. Вот так-то. И вас в том числе. Насчет вас мне вообще все стало понятно с одного-единственного взгляда. Вы себе присвоили право всех на свете судить. Вернее, осуждать. Всех-то вы в душе презираете — меня, этих людей, что нас окружают… Всех, кто встречается на вашем пути.
Разговор принял совершенно неожиданный для меня оборот. Помолчав, я растерянно спросил:
— Почему вы так считаете, ваше высочество?
— Да потому, — невозмутимо ответила она, — что больше всех на свете вы презираете самого себя, это же очевидно! Ну а на остальных попадают только отблески этого презрения.
Ее слова меня задели. Я даже удивился, насколько болезненно воспринял все, что она сказала. Ведь защитная броня насмешливо-циничного отношения ко всему окружающему, которую я так долго и старательно возводил вокруг своей души, казалась мне непроницаемой для чьих-либо высказываний, сколь бы враждебными они ни были. Но принцессе удалось без всяких усилий ее пробить и поразить меня в самое сердце. Разумеется, я не подал виду, что задет, и отвечал ей спокойно и даже весело:
— Здорово, наверное, быть принцессой и вдобавок всезнайкой!
— Каждому свое, — пожала плечами принцесса Энтипи. — Пустоголовые оруженосцы тоже для чего-нибудь нужны на свете.
Я не нашелся с ответом на это замечание, и некоторое время мы ехали молча. От нечего делать я стал озираться по сторонам и неожиданно заметил, что старик Умбреж нетерпеливыми жестами пытается привлечь мое внимание. Я с неохотой повернул голову в его сторону. Рыцарь погрозил мне кулаком, потом легонько постучал по своим сморщенным губам кончиком указательного пальца. Все ясно. Он считал, что я не должен хранить столь долгое молчание, потому как мне надлежит развлекать ее высочество. Да, уж я бы ее развлек… Ударом увесистой дубинки по голове! Только это вряд ли пришлось бы по душе королю с королевой. Да и нам с Умбрежем могло бы испортить придворную карьеру. Вздохнув, я повернул к принцессе голову и с любезной улыбкой сказал: