Мой снаряд угодил ему прямехонько в голову, чуть выше уха. Тэсит, не ожидавший нападения, упал на землю как подкошенный. Лицо его выразило крайнюю степень изумления и растерянности. Еще бы, он только что услаждал себя и птицу райским пением, он уже мнил себя спасителем принцессы и прославленным героем, чье имя станут с благоговением повторять далекие потомки. И вдруг неведомый враг его атакует, сбивая с ног. Тут было чему удивиться. Что же до феникса, он выглядел не менее ошеломленным, чем Тэсит. Даже несколько сконфуженным. Он повертел по сторонам огромной головой, и я, внимательно наблюдавший за его движениями, догадался, что новорожденный еще не вполне ясно различает окружающее. Вероятно, через минуту-другую зрение у него прояснится, но пока он в точности так же, как и сладкоголосый певец Тэсит, пребывал в полном неведении о том, что помешало им и дальше наслаждаться обществом друг друга.
За всю свою жизнь я ни разу так быстро не передвигался, как в последовавшие за тем мгновения. Расстояние до этой парочки я преодолел в несколько прыжков. Конечно, посох, как всегда, служил мне опорой и подмогой. Тэсит еще не вполне пришел в себя после чувствительного удара камнем по голове и потому заметил меня, лишь когда я приблизился к нему почти вплотную. Но даже увидав и узнав меня, он вряд ли сразу связал мое появление с неожиданным нападением на себя. Полагаю, что именно поэтому он не сделал попытки подняться и дать мне отпор. Не исключаю и того, что, оглушенный ударом, он решил, что я ему просто привиделся. Как бы там ни было, но при виде меня он даже не шелохнулся.
Размахнувшись, я изо всех сил треснул его по голове рукояткой посоха.
«Если от удара камнем он едва не лишился чувств, то этот, нанесенный моей крепкой рукой, может и дух из него вышибить», — подумал я, торжествуя.
Когда тяжелая рукоятка обрушилась на его скулу, я услыхал сухой треск. И это явно не посох трещал, он был слишком крепок! Значит, мне удалось серьезно его ранить, этого красавчика, героя! Голова Тэсита бессильно качнулась и свесилась на грудь, он каким-то странным, пугающе медленным движением разинул рот и испустил не то стон, не то жалобный всхлип. Потом попытался приподняться. Там, где только что находилась его голова, я заметил лужицу крови, в которой белели два выбитых мною зуба.
Я подумал: интересно, испытывает ли он боль? И вообще, чувствует ли он хоть что-нибудь? И удивился, какие странные мысли меня одолевают, в то же время занося посох для нового удара.
На сей раз Тэсит сделал слабую попытку защититься, но мог ли он, и без того еле живой, отразить удар, нацеленный со стороны его отсутствовавшего глаза, который заменяла черная повязка? Я угодил ему по лбу, и из большой рваной раны тотчас же густой волной заструилась кровь. Такие повреждения, даже совсем незначительные, всегда очень сильно кровоточат. На сей же раз я его задел весьма основательно, ручаюсь, и кровь в следующий миг залила его здоровый глаз.
Феникс наконец-то понял, что между мной и Тэситом происходит нечто странное, даже пугающее. Он с протестующим криком взмахнул могучими крыльями. Это движение вызвало чуть ли не ураган. Пепел сгоревшего феникса, предшественника нашего малютки, так и взвился к небесам. Но я еще кое-что заметил: крылья у новорожденного окрепли настолько, что он теперь вполне мог бы подняться в воздух. Фениксы — существа сверхъестественные, и процессы взросления и возмужания, на которые у обычных птиц уходят долгие месяцы, длятся у них считанные минуты. Словно в ответ на мои мысли, малыш, помедлив, начал взлетать.
Одновременно с ним и Тэсит стал подниматься с земли. Ноги у него дрожали и подкашивались, и мне ничего не стоило боковым ударом посоха снова его свалить. Падая, он произнес мое имя. Я услыхал, как он не без труда выговорил: «Невпопад!» — голосом, в котором звучали злость, и жажда мести, и наряду с этим — все еще не покидавшее его недоумение. По крайней мере, мне показалось, что он именно это пробормотал: «Невпопад». При выбитых зубах и почти наверняка сломанной челюсти его выговор, как вы догадываетесь, отличался исключительной внятностью.
И тогда я снова привел в действие посох. Но на сей раз не стал заносить руку для удара, а просто выбросил ее вперед, словно копьем орудовал, и рукоятка угодила
Тэситу прямехонько в лоб. Из жалости к поверженному противнику я не стал нажимать на кнопку, чтобы высвободить четырехдюймовое лезвие. Оно бы наверняка пробило ему черепную кость и вонзилось в мозг. Ведь как-никак, я был Тэситу многим, очень многим обязан. Даже этот посох был когда-то вырезан из прочного дерева его руками. Вот я, пусть и частично, но возвратил ему долг: оставил его в живых.