Из уст всех собравшихся вырвался вздох изумления. Лицо сэра Юстуса перекосилось от злости. А толстый рыцарь так и вовсе раздулся от негодования и побагровел, как созревший нарыв, который, того и гляди, лопнет. Тут со стороны одной из боковых дверей послышался нервный смешок. Я невольно взглянул туда. Оказалось, к собравшимся придворным только что присоединился королевский шут в своем дурацком колпаке и пестром одеянии. Видя, в каком раздражении пребывают остальные, он присмирел и больше никаких звуков не издавал.
Я сперва никак не мог взять в толк, что такое произошло, из-за чего они все вдруг словно окаменели от злости, и только потом до меня дошло: эти люди решили, что я нарочно швырнул деньги на пол, выразив таким образом вместо подобающей благодарности презрение к тем, от кого их получил. Вот так история!
Я совсем было собрался пуститься в объяснения, шлепнуться на пол и собрать все свои монеты, ползком передвигаясь от одной к другой. Я готов был сто раз извиниться за свою оплошность. Но сэр Юстус меня опередил:
— Да как ты смеешь швырять мне в лицо королевские деньги, шлюхин сын?! — проревел он. — Значит, вот какова твоя благодарность, негодяй?! Я… Я так старался быть к тебе снисходительным, я столько времени на тебя потратил, проявил столько терпения… Мне жаль было тебя, безбородого юнца, калеку и сироту. Но теперь настал конец моему терпению. Вон отсюда! Чтобы духу твоего здесь не было!
Тут мне пришло в голову, что мы с Безумным королем Меандром отлично поняли бы друг друга. Я, в точности как и он, не желал убираться оттуда, откуда меня пытались выгнать. А ведь минуту назад только и мечтал, как бы поскорей унести ноги из зала Справедливости, из дворца и из столицы. Это желание покинуло меня лишь в тот миг, когда Юстус на меня заорал… Я взглянул на него, на его физиономию, искаженную яростью, и с трудом сдержал улыбку.
Прежде мне нечасто доводилось ощущать себя хозяином положения. Теперь же это чувство буквально затопило мою душу, наполнив ее радостью и гордостью за себя. Передо мной стоял рыцарь, окруженный своими высокородными товарищами, и дрожал от злости, причиной которой был я, ничтожнейший из граждан Истерии, незаконнорожденный урод, сын трактирной шлюхи, существо убогое и незначительное, чья жизнь не стоила и волоса с головы любого из этих знатных господ. Но то, что мне удалось вывести сэра Юстуса из терпения, мгновенно возвысило меня в собственных глазах чуть ли не до его уровня. Представляете, насколько я был собой доволен?
Теперь, мысленно восстанавливая в памяти тот эпизод, я склонен думать, что причиной утраты моей привычной осторожности была одна лишь болезнь, которая туманила мне мозг, мешая соображать здраво и взвешенно. Именно из-за лихорадки и легкого головокружения я тогда так распетушился. Но в те минуты я всего этого, конечно, не осознавал. Душа моя ликовала, тело из последних сил противилось болезни.
Мне хотелось как можно полней насладиться своей властью над благородными сэрами. Разозлить их еще больше, если появится возможность. О последствиях для себя я не помышлял, не до того было.
Нет, вы только представьте, я, еще столь недавно бывший объектом их снисходительного участия, их брезгливой жалости, сумел-таки за себя постоять! Так себя с ними повел, что презрительные усмешки без следа исчезли с их надменных лиц! Приятели сэра Юстуса просто оцепенели от изумления, у них в головах попросту не укладывалось, как это я, ничтожнейший из ничтожных, кусок дерьма под их благородными подошвами, осмелился открыто и недвусмысленно выразить им свое презрение. Разумеется, никому из этого сброда и в голову не могло прийти, что я, незаконный отпрыск кого-то из их компании, никогда в жизни не заблуждался насчет душевных свойств доблестного рыцарства. В отличие от большинства истерийских простолюдинов, свято веривших в «чистоту помыслов» и прочую подобную чушь, я хорошо знал, чего они на самом деле стоят, все эти самовосхваления власть предержащих, но помалкивал об этом. Знания — это та же власть, а я не собирался ни с кем делиться даже той малой ее толикой, какая мне перепала на этой земле.
— Как я смею, говорите?! А вы как смеете?! — Я всем телом налег на посох, придерживаясь за него правой рукой, а свободной левой обвел всех присутствующих. — Как вы смеете себя называть благородными рыцарями и защитниками справедливости? Плевать я хотел на ваши подачки! Плевал я на всех вас!