Всю жизнь, сколько Серафина себя помнила, она в одиночестве исследовала темные коридоры хозяйского дома в Билтморском поместье. Она всегда охотилась. Таков был ее инстинкт. Девочка не знала, почему у нее столь длинная гибкая спина, не такие, как у других людей, ключицы и по четыре пальца на ногах. Серафина могла только гадать, почему она отлично видит в темноте, а другие — нет. Все это объяснилось только после того, как она встретила свою мать. Та была горнольвицей — оборотнем, человеком, способным превращаться в горного льва. Лишь тогда Серафина поняла, что она не просто девочка, она — горнольвенок.
Страстно желая узнать как можно больше о себе и своем роде, Серафина в течение последних недель почти каждую ночь ходила на охоту вместе с матерью. Она знакомилась с лесом и с жизнью горнольвов, старательно запоминала все, чему учила ее мать; внимательно наблюдала за ней, когда та была в львином обличье. Серафина напрягала ум и настраивала сердце, как объясняла ей мать. Она тысячи раз пыталась представить и почувствовать себя горнольвицей. Но у нее ничего не выходило. Она ни разу не сумела обернуться и оставалась все той же девочкой.
Вот и сейчас Серафине ужасно хотелось, чтобы мать помогла ей сделать еще одну попытку и превратиться в пуму. Но какое-то неприятное внутреннее чувство подсказывало девочке, что мать откажется.
Львята барахтались возле Серафины и терлись носами об ее лицо, а она гладила и тискала их, теребила и прижимала ладонями их круглые ушки. Детеныши были чистокровными горными львами, не оборотнями, но они с самого начала приняли Серафину за свою, и, похоже, их ничуть не волновало то, что у нее клыки коротковаты, а хвоста нет вообще.
Серафине стало интересно, куда подевался темный лев. Он выглядел слишком молодо, чтобы быть отцом львят.
Тогда почему же он присоединился к семье?
— Мама, что за лев был вместе с тобой? Тот, молодой…
— Неважно, — раздраженно ответила мать. — Я велела ему держаться подальше от нас, особенно от тебя. Он на чужой территории и прекрасно это знает. Он здесь проходом, вместе с другими.
Серафина вскинула удивленные глаза:
— С какими другими?
Мать ласково коснулась ее щеки.
— Лежи спокойно, малышка, — сказала она и хотела отойти.
— Пожалуйста, объясни мне, что случилось, — взмолилась Серафина, хватая ее за руку. — О каких других ты говоришь? Почему животные убегают? Что это за человек в лесу и зачем он пришел?
Мать обернулась и посмотрела ей прямо в глаза.
— Тебя не должны ни видеть, ни слышать в лесу, Серафина. Держись тише воды, ниже травы. Ты должна быть в безопасности.
— Но я не хочу быть в безопасности! Я хочу знать, что происходит! — вырвалось у Серафины прежде, чем она осознала, что ведет себя, как ребенок.
— Мне понятно твое любопытство, поверь, — мягко проговорила мать, дотрагиваясь до ее плеча. — Но сколько, по-твоему, у тебя жизней, маленькая моя? Лес слишком опасен для тебя. В одну из таких ночей меня может не оказаться рядом, и я просто не успею к тебе на помощь.
— Я хочу научиться оборачиваться как ты, мама.
— Я знаю, котенок. Мне очень жаль, — ответила та, смахивая слезу с щеки Серафины.
— Скажи, что для этого надо делать, — умоляюще воскликнула Серафина. — Я буду тренироваться.
Мать покачала головой:
— Горнольвята начинают оборачиваться вместе с матерью, когда они еще совсем крошечные, до того, как научатся ходить, бегать или говорить. Для них это настолько естественно, что они даже не представляют, как может быть иначе. Они видят себя оборотнями и становятся оборотнями. Мне очень жаль, что я не смогла научить тебя этому, когда ты была маленькой.
— Так научи меня сейчас, мама.
— Мы тренировались каждую ночь, ты сама знаешь, — сказала мать. — Но, боюсь, тебе уже поздно учиться. Ты никогда не сможешь обернуться.
Серафина яростно замотала головой, чуть ли не зарычала на мать от боли и обиды.
— Я знаю, что смогу! Ты должна верить в меня!
— Тебе слишком опасно находиться в лесу, — повторила мать, грустно глядя на Серафину.
— Но тогда ты можешь прийти в Билтмор в своем человеческом виде, — взволнованно сказала Серафина. — И мы будем вместе.
— Серафина, — нежно проговорила мать, хотя в голосе ее чувствовалась твердость; она прекрасно понимала смятение дочери и ее страх остаться одной, — я двенадцать лет была заключена в тело львицы. Я даже представить себе не могу, что вернусь к людям, в их мир… пока — не могу. Постарайся понять меня. Моя душа раздвоилась, и мне нужно время, чтобы исцелиться, понять, кто я. Мне очень жаль, но сейчас мое место в лесу, и, кроме того, я должна вырастить львят.