В общем, в течение каких-то суток Посад превратился из пустынного, почти не обитаемого поселения, в довольно плотно населённое. Пусть примерно треть его жителей — «временный контингент», которые, отдохнув, подлечившись, набравшись сил и уйдёт партизанить в задонские леса.
Экипаж БМД явился в Серую Крепость позже всех. И не с пустыми руками. Засада, устроенная на хорошо натоптанной беженцами тропе, оказалась не напрасной тратой сил и времени. До полусотни воинов татары всё-таки пустили по их следам. То ли самый жадный до добычи сотник, решивший разжиться хабаром уже в самом начале похода, распорядился, то ли вообще приказ был хватать всех, до кого руки дотянутся. Ну, и нарвались на винтовочно-автоматный огонь с дистанции в какие-то полторы сотни метров.
Не всех, ясное дело, положили. Примерно половину. Зато на живенько сооружённой из нескольких стволов молодых берёзок волокуше привезли немного трофейного оружия, доспехов и туш застреленных коней. И привели вереницу пойманных добрых степных скакунов, привязанных верёвкой к тому, на котором ехал Жилин: Батый не зря почти всё лето «откармливал» стада этой части войска в степях между Волгой и Доном. К сохе эти лошади непривычны, но для конных партизанских отрядов вчерашних пограничников вполне сгодятся.
Через Дон ехали смело. По требованию Беспалых, «княжий наместник» все те дни, как на реке встал лёд, занимался созданием ледовой переправы для БМД. Люди сгребали в указанно место снег, набрасывали на него траву и солому, хворост, свежесрубленные кусты и дважды в день поливали всё это водой из прорубей. В общем, нарастили толщину «дороги» сантиметров до сорока, включая «естественный» слой «воды в твёрдом агрегатном состоянии».
Но вид боевой машины, часа три находившейся под ливнем стрел, поразил всех.
— И без пескоструйки почти всю краску ободрали, — хмыкнул Андрон, увидев эту картину.
— А представляешь, сколько татары боеприпасов на нас извели? — довольно ощерился капитан. — Часть этих стрел, конечно, они подберут, но всё равно бОльшая часть потеряется в сугробах.
Впрочем, какие сугробы? Сантиметров двенадцать-пятнадцать. Пока один смех, а не сугробы.
— ПотЕрпите с общим докладом об операции? В баню очень уж хочется. Особенно ребятам, которые столько времени «в поле» торчали.
— Толян, лыжи не забудь снять, когда к своей Авдотье прибежишь, — поржала молодёжь, провожая Жилина в Посад.
— Сами помыться успейте перед тем, как по своим жёнам помчитесь, — с улыбкой огрызнулся тот: анекдот-то, пока караулили БМД, не раз вспоминали.
Смех смехом, шутки шутками, радость от того, что довольно результативно «прищемили хвост Батыю», радостью, а бдительность дежурных на сторожевых вышках усилили. И, переговорив с Ефремом, пару конных дозоров теперь каждый день на левый берег Дона высылали.
По словам пограничников, татарские разъезды до реки несколько раз добирались. Но то ли не связали Серую крепость со столь насолившей им гусеничной машиной (волокуша не только помогла груз перевезти, а ещё и «замела» следы гусениц) то ли приказ ордынского начальства был не отвлекаться на земли Великого Княжества Черниговского, а двигаться на север, к другим городам и городкам рязанским. По крайней мере, явившийся дня через четыре купец-мордвин Прошка из Донкова сообщил, что, переехав через Дон, видел на противоположном берегу реки татарские разъезды неподалёку от городка. На тот момент, когда он выезжал, весть о разгроме под Воронежем до города ещё не дошла, и дивился от тому, что те так нагло шляются по рязанским землям.
«Обрадовали» его новостями, в которые купчина сначала не хотел верить. Но когда пообщался с беженцами, приуныл.
— Что ж мне теперь делать-то? Заказы у меня и от княжих дружинников, и от людишек. А с хозяйством моим как? С лавкой?
— Хочешь, у нас оставайся. А хочешь, в Курск подайся, — пожал плечами Минкин. — Только, сдаётся мне, Донков ваш тоже разорят. Только ещё быстрее, чем Воронеж. Страву (еду, — Авт.) да меха, что ты привёз, мы купим. А вот куда ты повезёшь купленное у нас, тебе решать. Главное — чтоб не к татарам. В каком, говоришь, месте ты их разъезды видел?
Андрон разложил перед купчиком перерисованную при помощи студенческого «прибора дралоскопа» карту окрестностей Серой крепости.
Не слышали про такой прибор? Эх, вы! Сразу видно, что учились не на технических факультетах! На стекло, подсвеченное снизу лампочкой, кладётся чужой чертёж, а поверх него — чистый лист ватмана. И просто один в один «передирается» то, что начертил более усидчивый предшественник. Вот так и изготовили несколько комплектов подробных карт Воронежской, Липецкой, Тамбовской, Рязанской, Курской, Орловской, Тульской, Калужской и даже части Московской областей. Даже, при помощи курских и рязанских пограничников, а также археологических отчётов, кое-где нанесли на них городки да крупные сёла, дорожки прочертили.
Данные купчины должны пригодиться Ефрему со товарищи, ждущими со дня на день, когда подъедет из Чернигова боярин Евпатий. Со товарищи и с добровольцами, «охотниками», из людей ХХ века.
Вот этот-то набор «охотников» и стал причиной громкого скандала, потрясшего всю Серую крепость.
— Лен, я, наверное, тоже с ними поеду, — объявил супруге (цепуру и крест он не просто так «задарил» новоявленному слободскому батюшке, а именно на их венчание) Крафт. — Не могу я, здоровый мужик, сидеть на пОпе ровно, кода такие дела творятся.
— Что, тоже захотелось «чурок пострелять», как тем твоим бывшим дружкам, что полегли в половецком стойбище? — сразу же ополчилась против идеи Устенко.
— Ты же знаешь, что я, в отличие от этих дебилов, на войне настрелялся, и для меня это никакая не развлекуха. Ну, не могу я за спинами других прятаться, когда враг на наших землях бесчинствует, русских людей убивает.
— А, патриотизм взыграл? Только знаешь ли ты, что один умный человек сказал: патриотизм — последнее прибежище негодяя?
— Кого последнее прибежище? — округлил глаза «главмент», которому показалось, что он ослышался.
— Негодяя!
— Ты это меня, что ли, негодяем назвала?
— Ну, не себя же! Я, насколько себя помню, в сознательном возрасте никогда этой патриотической дурью не страдала.
У Алексея «слетела планка», и он едва смог удержаться от того, чтобы влепить пощёчину супруге.
— Ну, давай! Давай! Ударь беременную женщину! Докажи, что я была права, назвав тебя негодяем!
И только теперь, увидев перекошенное лицо Полуницына, до Елены дошло, что это уже совсем не излюбленная «игра» всех стерв «даже если я знаю, что я неправа, но всё равно всё будет только по-моему». Увидела, вспомнила жалобы Крафта на то, как ему после контузии стало тяжело сдерживать вспышки бешенства, и… испугалась. По-настоящему, до животного ужаса.
— Лёша, ты меня не совсем правильно понял, — пролепетала она мгновенно притихшим голосом.
Входная дверь в их комнатку в бараке громыхнула так, что чудом не вылетела вместе с коробкой.
— ЛЁША!!!
52
Боярин Евпатий, прозванный Коловратом за умение так обращаться с мечом, что он казался вращающимся стальным крУгом, явился в Серую крепость через неделю после того, как первый гонец-пограничник умчался в Курск с горькой вестью о жестоком поражении рязанцев под Воронежем. И не один явился, а в сопровождении князя Путивльского Изяслава Владимировича, мужчины уже немолодого, перешагнувшего полувековой рубеж, но решившего пуститься в дальний путь, чтобы встретиться с теми, кто спас его на Калке. Не ради ностальгических воспоминаний, конечно, а большей частью по воле Великого князя, решившего послать «независимую комиссию» для перепроверки того, о чём докладывал его курский вассал.
Князь Изяслав, во крещении Филипп, несмотря на почтенный возраст и положение, тучностью не отличался. Видимо, сказалась степняцкая кровь, которая в нём преобладала даже над русской: и мать половчанка, и прабабка по отцовской линии. Потому и в седле держится крепко, и в лице лёгкая монголоидность заметна. Хотя, конечно, за прошедшие четырнадцать лет несколько сдал.