— Люблю высокие потолки, — заметила она, уложив пальто на спинку кушетки. — Они помогают чувствовать себя важной персоной.
Взяв ее пальто, я повесил его вместе со своим в шкаф.
— Они что, выше, чем в «Плазе»?
— Почти такие же. Ваши комнаты больше.
— Но не сравняться с баром внизу. Хотите выпить?
Она с удовольствием согласилась, и я отправился на кухню, а когда вернулся с бокалами, она стояла, опираясь о дверной косяк и не сводя глаз с двухспальной кровати в соседней комнате.
— Не беспокойтесь, — заметил я, подавая ей напиток. — Мы выработаем какое-нибудь соглашение.
— Не сомневаюсь, — произнесла она чуть хрипловатым, не лишенным намека голосом, сделала глоток и села на кушетку у камина. — Он действует?
— Действует, когда я не забываю купить дров.
— Я вам напомню. Грех не пользоваться им.
Открыв свой чемоданчик, я показал ей плакат Эл?
Сифра.
— Знаете что-нибудь об этом типе?
— Эль Сифр? Кажется, он какой-то «свами»[17]. Несколько лет ошивается в Гарлеме, по крайней мере, с тех пор, когда я была еще маленькой девчонкой. У него собственная маленькая секта, но он проповедует везде, куда пригласят: для «Папашиной Благодати», «Отца Божественного», мусульманских сект — для кого угодно? Однажды он даже выступал с кафедры «Абиссинских Баптистов». Пару раз я получала его плакаты почтой и вывешивала их в витрине аптеки, как делаю с Красным крестом и Сестрой Кенни. Вы понимаете, это долг обществу.
— Вы когда-нибудь встречались с ним лично?
— Никогда. А к чему вам знать об этом человеке? Он как-нибудь связан с Джонни Фейворитом?
— Возможно. Но я не уверен.
— Вы просто не хотите сказать.
— Давайте для начала кое о чем условимся. Не пытайтесь выкачать из меня информацию.
— Извините. Обычное любопытство. У меня тоже «ставка» в этом деле.
— Вы замешаны в нем по уши. Вот почему кое-какие вещи лучше не знать.
— Боитесь, что я кому-нибудь о них расскажу?
— Нет. Я боюсь, кто-нибудь решит, что у вас есть что рассказать.
Кубики льда задребезжали о стенки пустого бокала Эпифани. Я повторил коктейли и сел рядом с ней на кушетку.
— Скажу вам честно, Эпифани, — продолжал я. — В поисках Джонни Фейворита я не продвинулся нисколько с тех пор, как ты впервые встретились. Он был вашим отцом. Должно быть, ваша мать рассказывала вам о нем. Постарайтесь припомнить хоть что-нибудь, пусть совсем незначительное.
— Она почти не говорила о нем.
Эпифани гладила пальцами сережку, маленькую камею, оправленную в золото.
— Мама сказала, что он человек «силы и власти». Она называла его волшебником. Обеа — один из многих путей, которые он исследовал. Мать сказала, что он научил ее многому в черной магии, больше, чем ей хотелось бы узнать.
— Что вы имеете в виду?
— Поиграй с огнем и обязательно обожжешься.
— Ваша мать не интересовалась черной магией?
— Мама была доброй женщиной: ее душа была чистой. Однажды она поведала мне, что Джонни Фейворит подошел к истинному злу так близко, как хотела бы подойти она.
— Наверное, это его сильно развлекало, — заметил я.
— Может быть. Обычно подобные типы заставляют страдать девушек.
Ну, с тобой-то этого не происходит, подумал я.
— Припомните еще что-нибудь, о чем говорила мать.
Эпифани улыбнулась.
— Что ж, могу вспомнить еще одно: она говорила, что он классный любовник.
Я кашлянул. Она откинулась назад на кушетке в ожидании моего хода. Я извинился и прошел в ванную.
Горничная оставила здесь ведро и швабру, поленившись отнести их в служебную кладовую после работы. На ручке швабры висел ее серый рабочий халат.
Застегивая «молнию» на брюках, я не сводил глаз со своего отражения в зеркале. Вообще-то глупо путаться с подозреваемой. Неразумно, неэтично и, вдобавок, опасно. Занимайся своим делом и спи на кушетке. Отражение лишь безмозгло и похотливо улыбалось в ответ.
Когда я вернулся в комнату, Эпифани уже сняла туфли и жакет. Нежная шея цветком распускалась в открытом вороте ее блузки.
— Хотите повторить? — Я потянулся к ее пустому бокалу.
— Почему бы и нет?
На этот раз я сделал коктейли более крепкими. Подавая бокал Эпифани, я заметил, что две верхние пуговицы на ее блузке расстегнуты. Я повесил свой пиджак на спинку стула и ослабил узел галстука. Топазовые глаза Эпифани следили за каждым моим движением. Молчание обволакивало нас, будто накрывая огромным колоколом.
Одним коленом я опустился на кушетку и кровь молотом застучала в висках. Взяв ее стакан, я поставил его рядом со своим на кофейный столик. Губы Эпифани слегка разжались. Я притянул ее к себе ладонями за затылок и почувствовал, как она резко вдохнула и замерла.