Глориоза критически взглянула на подругу и, присев на диван, спросила:
– Олдама, ты хоть спала?
– Разумеется, спала.
– В таком случае, ты не доспала. Вид у тебя совсем не цветущий.
– Какой есть, – тихо и безразлично отозвалась изобретательница, машинально расчёсывая волосы.
– И всё же будет лучше, если ты останешься здесь. Я сама пойду к Модесте, – решила Глориоза.
Олдама резко встала и собралась что-то возразить, но тут же побледнела и стала падать. Глориоза успела вскочить и подхватить подругу. Олдама ослабевшими руками попыталась удержаться за неё, но ей это оказалось не под силу. Индианка обхватила её за талию и довела до кровати.
– Лежи и только попробуй встать! – пригрозила обеспокоенная Глориоза, помогая Олдаме устроиться поудобнее. – Ты же засыпаешь на ходу. Ну, какой из тебя работник?
– Глориоза, мне плохо… – прошептала Олдама, чувствуя, что теряет связь с окружающим миром.
Она уже не услышала испуганного возгласа индианки и не почувствовала прикосновения её рук к своему лицу.
Сознание вернулось быстро и вместе с ним появилось противное чувство озноба, головная боль и рвущийся наружу кашель. Олдама попробовала дышать помедленнее, но всё равно закашлялась. Открыв слезящиеся глаза, она увидела сидящую рядом и чуть склонившуюся к ней Глориозу. Индианка была печально-озабоченой и с тревогой смотрела на изобретательницу. Олдама невольно подумала, что Глориоза похожа на заботливую мать, сидящую возле заболевшего ребёнка, и от этой мысли у неё на душе потеплело, стало более уютно и спокойно. Она не знала в детстве материнской опеки, её всегда окружали чужие люди, но сейчас чувствовала, что о ней заботятся, она не одна, не брошена. Свернувшись клубком под мягким тёплым пледом, Олдама непроизвольно улыбалась, глядя на Глориозу и стараясь не дрожать.
Индианка посмотрела на неё строго, хоть выражение лица было мягким и участливым, и произнесла:
– Ну как, теперь ты не будешь возражать против постельного режима?
– Боюсь, что у меня на это нет сил, – пролепетала Олдама и вновь закашлялась.
– Вот и хорошо. Не люблю, когда мне перечат, – сказала Глориоза. – Сейчас придёт Модеста, я её уже вызвала, и она добавит тебе и от себя, чтобы в следующий раз ты не геройствовала.
Командир действительно уже бежала к подругам, но, остановившись у каюты Олдамы, она быстро выровняла чуть ускоренное дыхание и со спокойным видом открыла дверь. Никто не мог бы заподозрить, что она неслась по коридору, как угорелая.
– Олдама, значит, ты меня всё-таки не послушалась. Я же советовала тебе принять лекарство, – сказала Модеста, подходя к больной подруге.
– У неё жар, и она потеряла сознание, – доложила индианка, уступая врачу своё место у постели Олдамы.
– Ничего бы этого не случилось, если бы она приняла лекарство. А теперь простуда стала прогрессировать и весьма быстро, – сказала Модеста, раскрывая маленькую аптечку, принесённую с собой.
– Она может умереть? – не удержалась от вопроса встревоженная Глориоза.
Модеста от удивления даже повернулась к ней и ответила:
– Ну что за чушь! Сейчас от простуды никто не умирает.
– Но ведь вирусы бывают всякие, – развела руками индианка.
– Ничего, она быстро поправится, – заверила врач, жестом попросив Глориозу подать стакан воды.
Олдаме пришлось привстать и принять стакан из рук Глориозы и таблетку из рук Модесты. Подруги внимательно проследили, чтобы заболевшая проглотила всё положенное и лишь после легла.
– Следующий раз не порть мою репутацию врача и делай всё, что я скажу, – полушутливо сказала Модеста. – Не стоит всегда надеяться только на силы своего организма. Ты, видимо, ещё плохо адаптировалась к космическим перелётам, да и смена климатов тоже повлияла – Лоя и Анквилен совсем не похожи.
– Я старалась держаться, боялась, что меня не выпустят с Анквилена из-за болезни, – призналась Олдама. – К тому же, нам всем могли вполне законно устроить карантин.