Кстати, одна из кавалерийских дивизий, прибывшая на фронт из Казахстана, пропала в Барвенковском котле без вести… в полном составе. Только несколько лет назад [!] прояснилась ее судьба: дивизию немцы буквально стерли с лица земли.
Командующий операцией с немецкой стороны фон Клейст писал в мемуарах: «На поле боя везде, насколько хватало глаз, землю покрывали трупы людей и лошадей, и так плотно, что трудно было найти место для проезда легкового автомобиля». По воспоминаниям местных жителей, трупов было столько, что немцы утрамбовывали их танками и посыпали известью с самолетов.
В результате полного разгрома нескольких советских армий немецкие войска смогли начать летнее наступление на юго-восток — на Сталинград и на Кавказ.
Член военного совета Юго-Западного фронта [а не направления] Кузьма Гуров оказался единственным генералом, которому удалось вырваться из окружения — на танке.
Далее я позволю себе пространную цитату из послевоенных мемуаров Хрущева. Она очень точно характеризует и этого никчемного человечишку, узурпировавшего власть в СССР после смерти Сталина — такого же ничтожества, как и он сам, и нашего героя — генерала Кузьму Гурова:
«Когда был назначен день начала наступления, мы с Тимошенко обсуждали, где будем находиться сами. Я предложил расположиться в штабе 6-й армии. Это был пункт, наиболее глубоко вклинившийся в немецкую оборону. Тимошенко предложил другое: «Я считаю, что не следует туда идти. У нас две группировки: южная — главная, сильная, а другая — севернее Харькова. При охвате клещами Харькова оттуда затруднено будет иметь связь с северной группировкой». Поэтому он сказал: «Давай мы все-таки останемся в Сватово, на старом командном пункте. Отсюда нам будет проще связаться с той и с другой группировкой. А на участок 6-й армии пошлем влиятельного представителя командования, например, члена военного совета Гурова». Был такой очень хороший военный товарищ. В Сталинграде он потом стал членом военного совета у генерала Чуйкова. Заняв с Чуйковым Сталино [Донецк, напомню, так именовался в войну], он умер. Ему там поставлен памятник.
Не помню, кому принадлежала инициатива в организации всей операции. Потом Сталин обвинял меня, говорил, что инициатива была проявлена мной. Не отрицаю. Возможно, это я проявил инициативу [если кто не в курсе: на первоначальном этапе войны члены военных советов относились к командному составу. Только осенью 1942 года Сталин понизил их до ранга советников, — прим. автора]…
Потом, выехав поближе к Донцу, мы встречали там людей, которые прорывались из окружения. Плотного прикрытия у противника не было, и наши прорывались поодиночке и группами. Вышел из окружения Гуров, который был при штабе 6-й армии на главном направлении наступления. Он прорвался в танке сквозь кольцо, которое уже замкнул противник.
Гуров доложил, что он вынужден был сесть в танк и прорываться. Другого выхода не было. Если бы он этого не сделал, то тоже остался бы в тылу у немцев. Тогда раздавались отдельные голоса, которые осуждали его. Их обладатели смотрели на меня: может быть, судить Гурова военным трибуналом за то, что он на танке вырвался из окружения? Но я относился к Гурову с уважением, высоко ценил его честность и военную собранность. Я ответил этим людям: «Нет, хватит уже того, сколько там погибло генералов. Хотите добавить еще и того, кто вырвался оттуда? Это дом сумасшедших. Одних немцы уничтожили, а тех, кто вырвался, мы будем уничтожать? Возникнет плохой прецедент для наших войск: все равно, где гибнуть, то ли под пулями немцев, то ли тебя уничтожат свои».
Выкрутился как мерзавец: Барвенковский котел заварил он с Тимошенко, а расстрелять за него нужно было Гурова.
Конечно же, Хрущев осознавал, ЧТО знает генерал, отправленный с Юго-Западного фронта в армию Чуйкова с понижением в должности, и ЧТО он может рассказать о Барвенсковском котле и его организаторах — если такое расследование затеет Сталин, который, как известно, ничего не забывал и ничего никому не прощал.