Он стал сильнее и быстрее, каждое его движение подпитывалось инстинктами и адреналином. Оглушительные звуки сражения стали отчетливее.
Бэннон рубанул мечом, прочертив ярко-красную полосу на груди короля. Скорбь, похоже, даже не заметил раны. Он крутанул боевой топор и снова нанес удар сверху вниз, вынудив Бэннона отступить. Юноша парировал атаку мечом, нанес низкий удар и ранил короля в бедро, но Скорбь продолжал наседать.
Одаренные защитники продолжали перемешивать воду гавани, затопляя и круша змеиные корабли, сталкивая их деревянные корпуса. Но десятки змеиных кораблей уже прорвались к внутренней гавани. Там они врезались в доки и исторгли из себя диких норукайцев. Налетчики ринулись в город, который уже начинал гореть.
Бэннон не мог им помочь. У него и своих проблем хватало, он просто пытался выжить. Придется оставить Танимуру на Никки, Зиммера и остальных.
Словно пытаясь перерубить дуб одним ударом, Скорбь снова взмахнул огромным топором. Бэннон увернулся и столкнулся с Аттой — как раз в тот момент, когда та занесла изогнутый клинок над Лилой. Если бы не толчок Бэннона, она отрубила бы Лиле руку. С рычанием норукайка развернулась к нему, но Бэннон блокировал ее клинок своим и обернулся — вовремя, потому что король как раз бросился на него с топором.
Воспользовавшись секундной заминкой, Лила кинулась на Атту, глубоко разрезав ей правую руку. Норукайка клацнула зубами, когда кровь хлынула из поврежденной мышцы, но с легкостью переложила клинок в другую руку и снова атаковала Лилу. Воздух вокруг был наполнен кровавым туманом.
Скорбь нападал снова и снова, и каждый его удар был способен разрубить человека надвое. Юноша увернулся и восстановил равновесие. Он не боялся короля и не собирался отступать. Он хотел убить этого жуткого человека. Он встречал каждую атаку отличным мечом Натана, нанося ответные удары со всей силой.
Мышцы уже ныли от усилий, а кости трещали. Когда красный туман сгустился и обзор сузился до туннеля, юноша задышал тяжелее; пульс участился, мускулы напряглись, в горле пересохло. Каждое волокно мышц, каждая капля крови, каждая бусинка пота и длинная волосинка жаждали победы над норукайским королем.
Бэннон так и не узнал, почему впадает в кровавую ярость. Может, он унаследовал этот порок от жестокого отца. В безумной ярости он превращался в машину для убийств, которая не думала ни о чем, кроме противника. Он не помнил каждого удара и каждой жертвы.
Бэннон изо всех сил старался удержаться, сражаясь с королем Скорбь, пока зрение его расплывалось в фуге убийственной энергии. Он отталкивал пелену, потому что хотел все помнить! Он с силой ударил вверх, чуть промахнувшись мимо горла короля.
— Пресвятая Мать морей! — сказал Бэннон, стиснув зубы. — Я убью тебя, Скорбь, и запомню каждое мгновение этой битвы.
Скорбь отклонился от острия меча Бэннона, а потом бросился на юношу. Лицо короля сделалось багровым.
— Ты не сможешь меня убить. Я змеиный бог!
Бэннон шумно фыркнул:
— Я уже видел смерть змеиного бога.
С криком столь же громким и яростным, как у короля, он столкнулся со своим противником, нанося рубящие и колющие удары. Скорбь защищался, отражая удары металлическим браслетом и поворачиваясь так, чтобы клинок соскальзывал с акульего жилета.
Бэннон не сдавался. Он сделал выпад, размахнулся и рубанул здоровяка по плечу, вырвав вживленный костяной шип. Скорбь взвыл, когда из раны брызнула кровь, но боль лишь придала ему энергии.
— Я король Скорбь. Я змеиный бог!
Бэннон уклонился от очередного неистового взмаха боевого топора.
— Вы все будете скорбеть!
Взрывная сила его атак была неудержима. Король оттеснил Бэннона, прижав к ящику у борта. Скорбь поднял боевой топор над головой и опустил с такой силой, что мог бы разрубить свою жертву от головы до пояса. Бэннон на волосок разминулся со смертью, и топор глубоко вонзился в древесину. Лезвие крепко засело в перилах, покрытых толстыми слоями вязкой слизи. Король Скорбь ухватился за рукоять, раскачивая и дергая топор в попытках высвободить.
Бэннон воспользовался моментом. Направив всю силу спины, плеч и рук в удар, он рубанул мечом по шее короля Скорбь.
Острое лезвие прошло насквозь через позвоночник. Голова короля откинулась, удерживаемая лишь клочком кожи. Его челюсти открылись, а язык вывалился. Хлынула кровь. Не выдержав веса, тонкая полоска кожи порвалась, и голова норукайского короля упала в бурлящую воду.
Бэннон опустился на колени, и на него внезапно навалилась тишина. Он словно услышал голос Мелка, шаман снова и снова выкрикивал околесицу. Но теперь Бэннону все было понятно.