Мелок грубо фыркнул:
— Слабость. Звучит как слабость. Думаю, он был сильным.
— Если б он остался дома, его бы любили, — сказал Бэннон. — Я любил его. Он был моим другом, и норукайцы забрали все это. У него была бы гораздо лучшая жизнь.
— Любовь… — Мелок нахмурился. — Не у всех есть любовь. Не у бедного Мелка. Все ли мы заслуживаем любви?
— Да, мы все заслуживаем любви, — сказал Бэннон, — даже если кто-то другой отнимает ее.
— Я никогда не знал любви. Мне этого не понять.
— Ты многого не понимаешь.
Шаман нашел это забавным и произнес нараспев:
— Любовь, любовь! Скорбь, Скорбь! Вы все будете скорбеть. Ко мне нет любви, я это видел. Никакой любви ко мне.
Мелок казался таким убежденным, что Бэннон ощутил странный миг извращенного сочувствия. Следы укусов и грубые шрамы на белой коже делали внешность шамана отталкивающей.
— Почему продолжаешь докучать мне? — спросил Бэннон в отчаянии. — Почему я особенный?
— Топор рубит древесину. Меч рубит кости! — Мелок постучал по виску: — Потому что ты в моей голове. Может, поговорив с тобой, я изгоню тебя оттуда. — На мгновение он задумался. — Вы все будете скорбеть. Плывем, плывем, плывем! — Словно услышав какой-то тайный свист, Мелок соскочил со скамейки. — Поговорим позже. А пока греби, греби, греби! Скоро снова выйдем в сверкающее море.
Оставив Бэннона в недоумении, альбинос побрел по нижней палубе, низко пригибаясь, хотя он был намного ниже балок. Он поднялся по лестнице на открытый воздух, а рабы с тоской смотрели ему вслед.
Глава 21
Адесса продолжала двигаться на север вдоль реки, русло которой постепенно расширялось, создавая лабиринт из болот, высоких тростников, медленных речушек и стоячих заводей.
Неся окровавленный мешок, она ступала по травянистым кочкам, торчащим из воды, иногда соскальзывая в вязкую грязь. Один раз она погрузилась в илистую жижу по пояс, но выкарабкалась, коря себя за неуклюжесть. Если не будет осторожна, она может потерять трофей. Она несла голову главнокомандующего волшебника много миль и много дней. Адессе не терпелось увидеть выражение теплой благодарности на лице Торы, когда откроет мешок и вытащит эту гниющую мерзость.
Пробираясь через болото, она чувствовала, как раздулась ноша у ее бедра. К этому времени голова Максима стала мягкой и податливой. В болоте было полно неприятных запахов, но сладкая тошнотворная вонь разложения облаком висела над ней. Она обошла стороной несколько рыбацких поселений на излучинах реки, не желая ни вопросов, ни компании. Чем ближе она подходила к Ильдакару, тем опаснее становились болота и смертоноснее хищники. А сейчас она хотела двигаться как можно быстрее.
Она прижала пальцы к мешку, чтобы прикоснуться к слипшимся волосам своей жертвы и сочащейся жидкостью коже. На ткани появилось новое пятно гноя и порченной крови.
— Помнишь эти болота? — спросила она вслух. — Тот городок, где ты считал себя в безопасности? Кажется, он назывался Тарада. Я убила твоих последователей, а ты сбежал. — Она замолчала, ожидая, что его губы шевельнутся и заговорят. — Что? Не отвечаешь?
Уверенная, что в первый раз ей это не померещилось, она продолжала провоцировать дух волшебника прийти снова. Она точно знала, что глаза Максима открылись, что он действительно говорил с ней. С тех пор она держала голову в мешке, чтобы не дать ему снова ожить.
Но Максим не мог говорить с ней, потому что был мертв! Должно быть, это все ее воображение. И даже если волшебник вымолвит хоть слово, он уже потерпел поражение. Ему нечего ей сказать.
После наступления ночи Адесса разбила лагерь на пригорке из бурой травы и торфа, где можно было поспать. Поставив мешок на спутанную траву, она нашла мертвый болотный дуб с достаточно трухлявой древесиной, чтобы можно было наломать веток, а также собрала хворост и сухую траву для костра. Оранжевое пламя было единственным источником света поблизости. Адесса слышала жужжание болотных насекомых, крики ночных птиц и шорох ползучих гадов, которые охотились в темноте. Скрестив ноги, она сидела на замшелом камне — не особо удобном, зато твердом. Адесса не нуждалась в комфорте.
Она очистила толстый тростник и поджарила нежную съедобную мякоть. Днем она нашла ягоды и даже убила метательным ножом маленького болотного зайца, которого теперь освежевала и зажарила. Этого было достаточно для утоления голода.
Голова Максима по-прежнему была завернута в мешок, но Адесса не могла оторвать от нее глаз. Она видела только бугристые очертания под тканью, но знала, что он смотрит на нее желейными глазами. Его пухлые лиловые губы кривились в насмешливой улыбке.