–
Вот, – Вадим откинулся на стенку купе, – вот оно. Вот что значила моя истерика. Вот зачем я искал оружие. Вась! Это было предчувствие. Куда я теперь еду? Какой, к чёрту, бизнес? Этапы в Сибирь. Вот и всё. Да, Василий, ты сейчас гегемон, а я враг народа. Сейчас меня к стенке поставишь, или подождёшь, когда за мной «чёрный воронок» приедет?
–
Успокойся, Вадя. Не говори глупости.
–
Какие глупости? Мы едем в Сибирь добровольно. Надо только билеты закомпостировать на Воркуту или Магадан. Полпути уже проехали. Зачем возвращаться? Надо помочь государству экономить на перевозке зэков. Может, не расстреляют? Помилуют. Ха!
Женщины сидели притихшие и подавленные. Ольга смотрела на Вадима, и ей страшно хотелось найти какие– нибудь слова, но в голове рождались фразы из, как ей казалось, забытого арсенала агитработника. Она сейчас могла бы, не задумываясь, накропать передовицу о победе великого пролетариата. И всё-таки что-то не вязалось с всплывающими в памяти текстами, – всё нутро восставало против этого бреда, казалось бы, уже ушедших времён. Ольга стала вслушиваться в сообщения, и тут вдруг сработало мышление редактора: она почувствовала слабость формулировок. В них не было ничего, что могло бы отвечать духу времени. Они были, как привидения, безлики и бесхребетны.
–
Бред, – заключила Ольга. – Это отголоски старины. Они не могут никого задеть за живое. Это даже не агитация. Это крик агонии.
–
Но в Москве войска, – возразила Роза.
–
По-твоему, в войсках одни тупицы? Армия не пойдёт на народ.
–
А ты? Ясновидящий ты наш, – обратился Вадим к Василю, – чего молчишь?
–
Ольга права. Это начало того, что называется падением государства. Будет немного жертв. Всего несколько человек. Но Советского Союза не будет. Это всё ЧП, до которого это ГК доиграется. Надо только подождать несколько дней.
–
Ты в это веришь?
–
Я это знаю.
–
А если всё наоборот, – Вадим подался всем телом к Василю, – я тебя первого убью.
–
Вот и славно. Вот и сказал. А значит, – всё будет хорошо. – Василь улыбнулся и подмигнул Ольге. – За это надо выпить. Так положено на Руси.
Какая всё-таки прелесть, эти народные обычаи: все проблемы, если и не решаются, то отходят на задний план. А завтра уже будут другие заботы.
И ещё. Хорошая водка стимулирует народное творчество. Уже после второй рюмки Ольга расшифровала страшную аббревиатуру ГК как «говно кошачье». После такой трактовки все их страхи стали казаться смешными.
–
Честно говоря, – сказала Ольга в своём купе, – я очень испугалась, когда Вадим стал тебе угрожать. Мне показалось, что он и вправду способен тебя убить.
-
Уже не способен, – спокойно ответил Василий. – Вот, если бы он не сказал, то вполне мог бы натворить бед. А после того, как угроза произнесена, она считается исполненной и в реальности не повторится. Зато я теперь многое понял. И всё дальнейшее мне неинтересно.
–
Ты хочешь вернуться в Москву?
–
Нет. Я бы с удовольствием повидал Левана и эту больную девочку. До начала занятий в школе остались дни. Можем успеть. Всего на пару дней. Завтра вернёмся в Москву, соберём вещи, позвоним Коту в деревню, чтобы присмотрел за подготовкой школы.
–
И полетим в Тбилиси. Мне там очень понравились люди и страшно не понравились правители.
–
Правители – людоеды. Это везде.
По радио звучали мелодии «Лебединого озера». Когда правительству нечего было сказать, уши народа сутками ублажали эти райские звуки. Так уж повелось в Советском Союзе.
В другом купе Розочка завершила хлопоты по наведению порядка после долгого завтрака и присела напротив мужа. Перед ней сидел сжавшийся, растерянный, усталый, совсем незнакомый, но очень родной человек.
–
Вадь! – осторожно позвала она мужа. Отсутствующий, растерянный, обращённый в себя взгляд продолжал блуждать в тёмных уголках его сознания. – Вадя! – более настойчиво повторила Роза. – Я здесь. Что с тобой? – Она увидела, как её весёлого и смелого красавца стало трясти. Налила и подала ему воды, обняла и сильно прижала к груди. – Успокойся, успокойся, родной. Всё будет хорошо. Никакие большевики больше к власти не придут.
Он не смог допить воды. Его затрясло, и глубокие всхлипы съёжившегося на полке мужа заставили остолбенеть бедную женщину.