Воронцова шмыгнула носом и беззвучно, словно рыба, выброшенная на сушу, глотнула воздух. Отдышавшись, она пролепетала:
— Но как же… Как же так, товарищ генерал? Почему с завершением? Ведь рано или поздно та сторона попытается вступить в контакт. Непременно попытается — родная же кровь, сыновья, насколько известно, единственные. А он хоть и гад, и изверг, но человек же все-таки…
— Вибрируете, любезнейшая Елена Михайловна. — Генерал улыбнулся сколь возможно тонко. — Только тревоги ваши беспочвенны. О завершении всей операции можно будет говорить только тогда, когда этот матёрый вражина будет сидеть вот здесь и, глотая сопли, давать признательные показания. А вот лично вас, Елена Михайловна, признано целесообразным перебросить на новый объект.
— Волчонок-два? — упавшим голосом спросила Воронцова.
— Ну что вы, дорогая, нельзя же бесконечно загружать такого ценного сотрудника мелкой работой. Здесь будет зверь покрупнее. Объект «Шакал».
Подчёркнуто небрежно, словно богатый дядюшка, презентующий любимой племяннице ключи от новенького авто, генерал придвинул Воронцовой стопочку цветных фотографий.
— Взгляните, может, узнаете кого.
На всех фотографиях, в разных сочетаниях и в разных позах запечатлён был примерно десяток мужчин, явно американцев по одежде, выражению лиц и роду занятий — они самозабвенно играли в гольф на роскошной зеленой лужайке.
— Этот, — сказала Воронцова, указав на две фотографии. — Профессор Собаччи, психолог из Мичиганского университета. Он у нас зимой лекции читал.
— А в свободное время ухлёстывал за симпатичной аспиранточкой по фамилии, кажется, Тихомирова, — хохотнул генерал.
— Но своего не добился, — улыбнулась в ответ капитан Воронцова. — Совсем не в моем вкусе. Кстати, об этом контакте я представила исчерпывающий отчёт на имя полковника Жаркова.
— Да, меня ознакомили… А больше никого не узнаете? Этого лысого, например?
— Нет, товарищ генерал.
— Контр-адмирал Джон Пойндекстер, начальник разведки ВМС США. Бакли из сенатского подкомитета по обороне, Фергюссон, комитет начальников штабов. Остальных не знаем… Интересные друзья у простого провинциального профессора! Или непростого?
— Выходит, непростого, товарищ генерал. — Вот это вам и предстоит выяснить, товарищ капитан. Надёжные источники сообщают, что через три недели наш профессор кислых щей прилетает в Ленинград с одной-единственной целью — предложить руку и сердце неуступчивой аспирантке Тихомировой. Есть мнение, что аспирантка это предложение примет.
— Слушаюсь, товарищ генерал.
— И славненько!
Генерал потёр руки, вновь поднялся из-за стола. Встала и Воронцова. Генерал приблизился, заключил её в отеческие объятия.
— Знаю, дочка, чужбина — не сахар, но знаю ещё одно — ты выдержишь, не посрамишь славной чекистской фамилии Воронцовых-Тихомировых. Так надо!.. Мы, конечно, с оформлением ПМЖ потянем, сколько можем, погуляй напоследок по родине-то, берёзкам русским поклонись, могилкам родным, как знать, доведётся ли ещё… Если есть просьбы какие — давай, не стесняйся.
Воронцова отступила на шаг и, опалив генерала изумрудным пламенем глаз, чётко проговорила:
— Просьба одна, товарищ генерал. Прошу разрешения вплоть до отъезда вести объект «Волчата».
Братья (1980)
Андрон спал. Прямо в пальто, на стуле, привалившись к стенке и широко раскрыв рот. Его красивое волевое лицо во сне было детским и беззащитным. В ногах валялись две пустые банки из-под пива, но «Белая лошадь» была едва почата, граммов на пятьдесят, не более. Яства, заморские и отечественные, так и остались нераспечатанным, — видно, трехдневный банкет на барской даче на время отбил аппетит.
Тиму не хотелось будить его, но стоило ему лишь приблизиться, Андрон открыл ясные, насмешливые глаза.
— Свалили гостюшки?
Сонный или бодрствующий, он все равно не мог слышать ничего из того, что творилось внизу, — стены и перекрытия в доме были что надо, для такого хозяина, как фельдмаршал Брюс, строили на совесть…
— Отнюдь. Праздник продолжается. Наш заграничный друг и меценат пребывает в полнейшем отрубе в комнате Варвары Ардальоновны, зато мадам… — Тим тряхнул боксёрским халатом, в который облачился по пути сюда. — Переодевайся. Неудобно заставлять даму ждать.
Он протёр дырочку в заиндевевшем окошке, посмотрел на зимний ночной пейзаж, промурлыкал, подражая Нани Брегвадзе:
— Снегопад, снегопад, если женщина про-осит…
— А ты уверен?.. — спросил Андрон.
— На все сто пездесят… Иди, дружок, оттрахай её во все дырки. За себя и за того парня. Не посрами звание русского мужика. Махания шашкой на сей раз не будет, гарантирую.
Ох, не шибко понравились Андрону эти интонации, но на тот момент, когда он это понял, он уже стоял в одних трусах. Обратного хода не было. Опять же, инстинкт…
Набросив на плечи халат Тима, Андрон устремился по винтовой лесенке вниз, а Тим, хватив из горла «Белой лошади», приложил к голой груди брошенный Андроном свитер.
Потом до поздней январской зари мотался по заснеженным улицам.
ЭПИЛОГ
— Укол! — прохрипел профессор Собаччи. Вид его был ужасен — лоб и щеки испещрены багровыми, узловатыми шрамами, похожими на насосавшихся крови пиявок, нос напоминал сырой рубленый бифштекс. Тощее тело, беспомощно извивающееся на запятнанных шёлковых простынях, покрывали иссиня-чёрные, сочащиеся сукровицей пятна. Руки и ноги были накрепко привязаны к кроватным спинкам.
— Сорок минут, — хладнокровно отозвалась миссис Собаччи, продолжая красить губы. — Как по-твоему, этот оттенок смотрится не очень вульгарно?
— Уко-ол!
Миссис Собаччи страдальчески поморщилась и вздохнула.
— Ты меня достал…
Тело на кровати отчаянно изогнулось.
— Развяжи меня!
Миссис Собаччи отвернулась, раскрыла ящик резного трюмо.