Иерру, гостившую в это время в Сафире, у родителей, пытались спрятать верные королю люди, но это не удалось. Слишком много народу знало ее в лицо, а выжженный у нее в ямочке между ключицами знак солнца стал равносилен печати на смертном приговоре.
Очень быстро выяснилось, что эльфы прекрасно знают кто она, и хуже того, какой способностью она обладает. Ее схватили и погрузили в сон. Очнулась она только утром, в каком-то сарае от грубого окрика, со связанными руками и ногами.
Уже находясь у них в плену, Иерра поняла, что жрецов не хотели убивать. Враги хотели взять их живыми, но это оказалось невозможным. Несколько мертвых жрецов лежало рядом с ней. На их телах не было следов насильственной смерти. На губах одного из них застыла посмертная улыбка – в мыслях Иерры она символизировала большой плевок в чашу победы эльфов. Девушка знала, что произошло: когда жрецы поняли, что другого выхода нет, они усилием воли остановили свои сердца. Где-то глубоко в душе Иерра хранила надежду, что хотя бы часть жрецов, защищавших Илис, успела переместиться в другие миры, однако ее чаяния было невозможно подтвердить или опровергнуть.
Эльфийский правитель был в бешенстве, когда узнал, что все жрецы мертвы, и тайна потеряна навсегда. Этот древний культ на протяжении веков единственный во всем мире обладал сокровенным знанием, умением перемещаться между мирами. И то, что в их руки попала жрица Арего, когда казалось, что надежда уже утеряна, было, по их мнению, подарком судьбы.
Сейчас, находясь на свободе, и вспоминая события четырехлетней давности, Иерра могла даже посмеяться и сказать, что у Судьбы отменное чувство юмора. Эльфы получили не ключик от загадки, а всего лишь не обточенную болванку ключа: жрица оказалась малолетней и не знающей никаких секретов. Она в силу возраста не успела пройти необходимые для жрецов магические ритуалы, и каких-то сокровенных знаний у нее не было. По крайней мере, эльфов ничего не заинтересовало, и до разговора с эльфом-чародеем Иерра была уверена, что за тайны культа ей не нужно волноваться, поскольку действительно ничего не знала.
Однако слова Эонеля стерли нагловатую улыбочку с ее лица.
– Ты можешь взять в руки ветку дерева и осмотреть ее. По характерным следам ты поймешь, что с ней сделали: спилили пилой, сломали, отрезали ножом. Я докопаюсь до сути. По магическим следам пойму, что делали с тобой, чтобы у тебя появились эти способности.
Иерра пыталась сопротивляться, ставила мысленные блоки, когда Эонель копался в ее сознании. Однако это было так же бесполезно, как если бы бабочка пыталась потушить пожар взмахами крыльев. Другое дело, что извлекаемые знания были слишком скудными. У мага было ощущение, что все сколько-нибудь значащее было попросту предусмотрительно стерто из ее подсознания. Это злило его, но поскольку других возможностей все равно не было, ему оставалось лишь надеяться, что рано или поздно он сможет по крупицам сложить эту «мозаику».
Иерра пыталась бежать. Из сарая, в котором ее держали, выбраться не представлялось возможным: она сидела со связанными руками, а помещение надежно охранялось снаружи. Тогда она решила попытаться воспользоваться способностями, секрет которых так жаждал узнать Эонель. Попытка переместиться в другое измерение не удалась, зато добавила острых эмоций в скучную жизнь эльфов. Как только Иерра сделала попытку – вокруг раздался чудовищный звук. Казалось, орет какой-то безумный зверь, и его крик усиливается с каждой секундой.
Позже, избитая эльфами Иерра узнала от с трудом сдерживавшего ярость Эонеля, что сарай накрыт магическим куполом. Эльф сказал, что все предусмотрел, и сбежать ей не удастся. Предупредил, что за следующую попытку наказание будет более жестким.
Вот только Иерра была не из пугливых, и давно усвоила, что безвыходных ситуаций не бывает.
Девушка открыла глаза и постаралась отогнать навеянную воспоминаниями дрему. Она подумала, что нужно выбросить из головы неприятные воспоминания и радоваться тому, что они живы и находятся в безопасности. Иерра встала, решив, что пора возвращаться к Астору.
Открыв глаза, Мевир довольно улыбнулся. Впервые за два месяца трудной дороги он проснулся не на земле, а в просторной и мягкой кровати. Тончайшая ткань белоснежных простыней нежно касалась кожи. Воин, уставший за долгие дни пути спать в тяжелой кольчуге, сейчас наслаждался необыкновенной легкостью во всем теле. Он огляделся: покои были залиты утренним светом. Над кроватью, прямо на стене, было вылеплено панно изображавшее скалы и море.
Кроме кровати здесь было резное кресло, сейчас доверху заваленное его вещами, полки с книгами и невысокий стол, единственная ножка которого была выполнена в форме подсолнуха, чьи металлические лепестки поддерживали овальное стекло.
Это был второй день Мевира в Раффисе. Первый прошел как в зачарованном сне: ему пришлось с головой окунуться в события прошлого, которые могли повлиять на положение всех свободных народов в настоящем и будущем. Он услышал много важных историй и получил обеспокоившие его известия. Мевир, проделавший ради этой встречи нелегкий путь, не был удовлетворен. Он считал, что решение было принято слишком поспешно.
Видневшийся из окна сад был необычайно красив, не смотря на первые признаки осеннего увядания. Мевир решил прогуляться и осмотреться.
Предаваясь размышлениям, воин медленно брел, рассматривая эльфийские владения, и вспоминал события вчерашнего дня: на встрече выяснилось, что нашлось Сердце Мира, и объявился наследник Нихаира.
«А что, если Далий сможет доказать свое право на трон?» – думал он.
Несмотря на то, что в подлинности этих двух «находок» он немного сомневался, эта мысль сейчас беспокоила Мевира больше чем, что бы то ни было. Отправляясь в Раффис, он не ожидал встретить соперника, претендента на власть. Конечно же, в Кайнаре было известно о том, что среди эльфов живет сын последнего короля – Ортая, внук короля Нихаира. Но после загадочной смерти двух королей наследник не явился, чтобы претендовать на престол. Страной стал управлять назначенный еще при короле наместник. Надежда, что наследник объявятся, уже давно истаяла в людских сердцах. Мевир привык думать, что станет наместником вслед за своим отцом, так как после недавно принятого закона, этот титул стал передаваться по наследству. И вот теперь человек, непонятно зачем отсиживавшийся у эльфов столько лет, решил претендовать на кайнарский трон.
Утреннее солнце на безоблачном, ярко-голубом небе спешило наполнить этот благодатный край светом и ощущением тихого, безмятежного счастья. Пение птиц было похоже на дивную живую музыку и заставляло прислушаться, раствориться в ощущении покоя и забыть все печали. Мевир шел медленно, останавливаясь, чтобы рассмотреть кажущиеся невесомыми и сказочными конструкции. Среди деревьев виднелись ажурные, хрупкие на вид беседки, как будто собранные из солнечных лучей. Под его сапогами шелестели желтые опавшие листья.
После долгой прогулки Мевир решил вернуться, но, подойдя к жилым одноэтажным строениям, предназначенным для гостей, обнаружил, что все двери очень похожи, а он не запомнил, в какую из них выходил. Он помнил лишь, что оставил настежь открытыми окна, и сейчас, увидев два окна с распахнутыми створками, решил заглянуть в одно из них, чтобы узнать его ли это комната.
Одного взгляда хватило, чтобы понять, что он ошибся.
На кровати лежал перебинтованный черноволосый мужчина, а сидевшая рядом девушка меняла повязку на его груди. Мевир хотел пройти мимо, но лицо девушки приковало его внимание. Он узнал ее сразу – по глубокому шраму, уродовавшему щеку. На встрече он принял ее за эльфийку; сейчас же заплетенные в длинную косу белые волосы открывали обычные, а не заостренные, как у эльфов, уши.
Лицо раненного мужчины горело, у него был жар и, похоже, он бредил. Из окна доносились то стоны, то обрывочные фразы на чужом непонятном языке. Закончив с повязкой, девушка взяла новый бинт и, намочив его в стоявшей на тумбочке миске, приложила ко лбу раненого. Она касалась больного с такой любовью и заботой, что сразу было понятно: этот человек ей не чужой. Она с печалью и тревогой вглядывалась в его лицо. В какой-то момент она медленно наклонилась и коснулась его губ своими. Ее поцелуй был коротким, нерешительным, как будто украденным. Черноволосый открыл глаза и выдохнул: