— Да. — В ее голосе прозвучал легкий вызов.
— Есть какие-нибудь объяснения этому? — поинтересовался он. — Какое-нибудь оправдание?
— Да, — медленно проговорила она. — Видите ли, я уже знакома с той жизнью, которой вы стремитесь избежать, но, как и вы, знавала и другую. Я хорошо знаю, как трудно создавать преуспевающий вид, когда для этого нет никаких оснований. Видеть, как постепенно вас перестают узнавать знакомые и друзья, которым вы становитесь безразличны, быть свидетелем, как в хорошие и добрые семейные отношения проникает горечь и они постепенно рушатся под тяжестью неоплаченных счетов и надвигающейся бедности. После того как я испытала все это, я не выйду замуж за необеспеченного человека, даже если он будет красив, как Аполлон, и обладать характером ангела.
— Да, это было бы очень несправедливо, — подтвердил он. — Ваша жизнь превратилась бы просто в пытку.
Хилма сердито фыркнула:
— Вам, конечно, это кажется довольно забавным, не так ли?
— Нет, дорогая моя. — Он стал совершенно серьезным. — Я не считаю это забавным. Я считаю все это очень грустным. В конце концов, вы уже испытали все это. Я же только увидел тень моего будущего и решительно отступил.
— Позвольте заметить вам, что вы поступили совершенно правильно. Во всем этом гораздо больше горечи и безысходности, чем вы можете себе вообразить. — Она снова зло рассмеялась, словно устыдилась, что говорила с таким чувством.
— Итак, вы собираетесь выйти замуж за вполне приятного и хорошо обеспеченного человека, умеющего ценить красоту. Поэтому он не может не видеть, что у его будущей жены самые красивые волосы и самые прекрасные глаза во всем Лондоне.
На этот раз ее смех прозвучал не так натянуто.
— Я не думаю, что он именно так формулирует свои чувства. Он считает, что я буду хорошей женой и матерью, отличной устроительницей приемов и хозяйкой его дома, расположенного на... Ладно, пожалуй, где он расположен, я говорить не буду.
— Не стоит, — согласился он. — В конце концов, мы же с вами стараемся избежать всего, что может помочь нам больше узнать друг о друге. А вы... вам хочется играть эту роль?
— Да, с удовольствием. Я рада, что смогу бывать в опере, когда захочу... в театрах, концертах, на художественных выставках. Всегда красиво одеваться и не считать, что пришел конец света, когда что-то случилось с твоим единственным платьем. Вкусно есть и пить... не потому, что я обжора, чревоугодница, а потому, что в совершенстве есть нечто утоляющее голод души. Путешествовать первым классом, ездить на континент, когда здесь плохая погода. И при этом ломать голову лишь над тем — лететь самолетом или плыть на роскошном лайнере, когда захочется посетить места, которые сейчас я знаю только по названию.
— Да, Милая, я понимаю. — Его темные глаза смотрели на нее почти сурово. Он видел розовые пятна на ее щеках, тревожный блеск ее голубых глаз, нервные движения рук, когда она легкими жестами сопровождала свою темпераментную речь.
— Почему вы так внимательно разглядываете меня? — спросила она. — Вы считаете меня очень корыстной женщиной? Но разве она заслуживает большего осуждения, чем корыстный мужчина?
— Нет, дорогая, просто я подумал, что настало время добыть ваше письмо. Все эти поездки за границу и вообще красивая жизнь, как я понимаю, в прямой зависимости от этого.
— Да, конечно... — Она встала из-за стола, отодвинув назад стул. — Вы были очень добры ко мне.
— Нет, подождите, не начинайте прощальных речей. Еще не все... — произнес он.
— Конечно, нет, — она нервно хихикнула.
— Нам неплохо бы удостовериться, горит ли наверху свет, — сказал он удивительно мягко, заметив ее напряжение. — Давайте вернемся в ту комнату и посмотрим.
Его рука сжала ее холодные пальцы, и они вместе вошли в комнату. Она машинально потянулась к выключателю, но он остановил ее.
— Было бы лучше, чтобы никто не видел свет из этого окна, пока мы не закончим наш поиск.
У нее замерло сердце при мысли, что она могла забыть о такой элементарной предосторожности.
— Впрочем, вы не должны бояться.
— Я и не боюсь, ну, может быть, чуть-чуть.
— Бояться нет причины, — продолжал он, — потому что за письмом пойду я.
— Вы не пойдете!
Она быстро обернулась и протянула к нему руки, словно решив, что он сию минуту кинется к окну и его надо немедленно остановить.
— Думаю, что вам не удастся отговорить меня.
— Я не позволю вам. Не позволю! — Ее руки уперлись ему в грудь. И он, чтобы успокоить ее, обнял за плечи. — Это мое дело. Я не могу допустить, чтобы вы рисковали из-за меня.
Он мягко рассмеялся.
— Ваше сердце всегда бьется так сильно?
— Мое сердце? Откуда вы знаете, как оно бьется?
— Потому что, дорогая, мои руки чувствуют его.
— Оно бьется не сильнее вашего, — решительно запротестовала она.
— Моего? Но у меня вообще нет сердца, — ответил он насмешливо.
— Есть. Я его ощущаю. — И она провела пальцами по его груди.
— Не следует этого делать, иначе я вас поцелую, — тихо сказал он.
Теперь уже совершенно намеренно Хилма снова шевельнула рукой, и в следующее мгновение его губы прижались к ее в долгом и страстном поцелуе, а потом очень легко коснулись ее шеи. У нее не было сил сопротивляться, да она вовсе и не хотела этого.
— Ах, Милая! — Он глубоко вздохнул. — Как жаль, что при всем своем практицизме мы сохранили какие-то принципы.
— Почему же жаль? — прошептала она.
— Потому что, не будь у нас с вами этих принципов, вы бы остались со мной на всю ночь.
... Она уже лежала в его объятиях, ощущая их силу и нежность, когда резкий стук в дверь неожиданно взорвал напряженную тишину ночи...
Глава 2
— В чем дело? — Ее испуганный шепот, казалось, пронзил темноту.
— Молчите! — Он сказал это тихо, но твердо, продолжая прижимать ее к себе.
Через несколько мгновений стук повторился и на этот раз сопровождался трелью электрического звонка.
— Я должен открыть, — коротко сказал он — Только тот, кто знает, что я дома, может так настойчиво звонить среди ночи. Спрячьтесь за портьеру. Мы не можем допустить, чтобы любопытство человека, стоящего за дверью, перешло все разумные границы.
Но тот, кто за дверью, подумает, что вас нет дома и уйдет. — Она в ужасе прижалась к нему.
— Нет. Дежурный в холле скажет, что я дома. Он почти затолкал ее за портьеру, включил свет и вышел в прихожую как раз в тот момент, когда постучали в третий раз.
Хилма вжалась в угол окна, стараясь стоять абсолютно неподвижно. Однако машинально успела заметить, что в окне квартиры наверху все еще горит свет.
Она не могла разобрать голоса в прихожей, но кто бы ни был этот гость, хозяин квартиры явно не мог избавиться от него. Минуту-две спустя она услышала, как голос, так хорошо теперь ей знакомый, произнес:
Что ж, пройдите сюда, пожалуйста. Я расскажу все, что знаю, но боюсь, что мало чем смогу быть вам полезен.
«Он, наверное, сошел с ума», — подумала Хилма. Она вдруг вспомнила, что столик в соседней комнате накрыт на двоих!
— Присаживайтесь, сержант. Сигарету? «Сержант? Значит, это полиция?»
Сердце Хилмы билось сильными толчками, отдаваясь в горле.
Судя по доносившимся звукам, посетитель расположился в кресле, но от сигареты отказался. Она не осмеливалась подглядеть в щелочку занавеса, но от этого, казалось, ее слух только обострился.
Да, сэр, очень неприятное дело. В этом подъезде убит некий джентльмен из верхней квартиры, расположенной как раз над вами.
На мгновение Хилма подумала, что потеряет сознание и выпадет из своего укрытия в комнату.
Так вот оно что! Все это время Чарльз был мертв! И свет в квартире подтверждал сей факт. Значит, что кто-то до нее проник в квартиру по пожарной лестнице. Она содрогнулась и посмотрела в окно на неясные очертания ступенек. Her, это просто разыгралось ее возбужденное воображение. Вероятнее всего, что тот, кто сделал это, смело вошел в дверь. А может быть, это вообще не убийство?