«Может, так оно и должно быть, по местной вере?» — возникла непроизвольная мысль, отчего я даже растерялся, не сумев определить, моя она была или нет.
Мёртвый мужчина — мой отец? — в отличие от женщины, всё ещё находился в процессе «облачения». В миг моего наблюдения священник как раз кряхтел, силясь перевернуть его на живот, что по итогу всё-таки сделал, начав покрывать монетами его бледную спину.
Каждый кругляш Милегер — я ведь правильно запомнил имя жреца? — клещами доставал из раскалённого горшка, стоящего на жаровне, а потом прикладывал к мёртвой плоти, позволяя монете приплавиться к ней. Одну за другой, раз за разом…
Пот лился с его лица. Освещённое лишь несколькими свечами и той самой жаровней помещение было наполнено смесью неприятных запахов и духоты. Кружащие мухи и их мерное тяжёлое жужжание оттеняли картину страдания. Но чьего? Мёртвых или ещё живых?
Дверь резко открылась, запуская поток свежего воздуха и света. На пороге возник хмурый мужчина с резкими чертами лица.
— Долго ещё, Милегер? Яму вырыли час назад, — сухой голос новоприбывшего показался мне знакомым. Ну точно, это же староста! Как там его, Дуфф?
— Почти закончил, — буркнул жрец. — Можешь звать людей забрать Иветту.
«Мать, — подсказала чужая память, после чего я уверенно уставился на женщину. — Она не отдала свою дочь, — подумалось мне. — Пыталась защитить её… до последнего».
Староста кивнул, потом огляделся, уставившись в мою сторону.
— Уже мухи начали слетаться, — недовольно пробормотал он. — Поспеши, Милегер.
— Сделаю, «ваше превосходительство» Дуфф, — саркастично ответил жрец и махнул рукой, показывая, что более не намерен участвовать в диалоге. Хмурый староста пару ударов сердца пялился на него, а потом молчаливо покинул помещение.
Милегер остался один, если не считать меня, незримо присутствующего рядом. Кто я? Дух? Очередная мошка, летающая возле места подготовки тел? Или нечто большее, просто не осознающее это до конца?
— Прими их, Наршгал, прими этих саркарнцев, как одних из нас. — Необычным жестом жрец сложил руки у себя на груди. Какая-то форма молитвы? — Гилберт и Иветта жили здесь, в Ностое. Делили кров и пищу, помогали, веселились и плакали. Они стали плотью от плоти деревни, плотью от плоти Ностоя. И сына их, Загрейна, не забудь. Даруй мальчишке стойкости и исцеления, и он ещё сыграет свою роль в этой жизни.
«Он говорит обо мне, — осознал я, хоть собственные мысли до сих пор казались излишне неповоротливыми и тяжеловесными, словно бы замёрзшими и ещё не оттаявшими. — Сыграю свою роль? Возможно…»
Постояв несколько секунд, Милегер чему-то кивнул и продолжил работу. А я остался наедине с самим собой, и думы мои были словно труп этого мужчины — моего… «отца», как навязчиво гласила память, — такие же бездыханные и непозволительно неподвижные.
Моргнув, я оборвал сон-видение-галлюцинацию и оказался во тьме. Вопреки ожидаемой порции забытья, сознание не спешило гаснуть, отчего в голову тут же полезли отгоняемые ранее мысли, касающиеся самого себя. ЧТО ПРОИСХОДИТ?! Один единственный вопрос, но какой же, сука, хороший!
У меня была ровна одна теория, которая уже начинала трещать по швам, но я цеплялся за неё как утопающий за спасательный круг. Больница. Я нахожусь под препаратами или наркозом. Забавно, ведь когда — непременно «когда»! — я очнусь, то, скорее всего, забуду про всё, что тут происходило. Верно… всего лишь бредни подсознания…
Может, я умираю? Предсмертные видения… Как-то смотрел о них передачу, где рассказывалось, что подобное может длиться часами, прежде чем усталый мозг наконец просто не «отключится», уходя на своеобразную перезагрузку. Что, если со мной то же самое?
Следующие картинки появились, как всегда, внезапно. Четверо мужчин, натужно пыхтя, закатывали на небольшой курган внушительного размера камень. На его поверхности было выбито несколько загогулин, а стоящий рядом староста Дуфф, направляющий работников, всё время ругался, что «ставят криво». В конце концов, устав от их жалоб, он сам направился к камню и…