Ублюдок; надеюсь, боги Саркарна как следует поимели твой зад!
— Ладно, — нехотя согласился я. — Если изредка, то, пожалуй, ничего не будет.
— Вот именно, — важно проговорил Ребис. — А ты что? Опять к Вияльди ходил?
— Травы сушили, сортировали, готовили, — чуть наклонил я голову. — Много возни.
— Везде много, — шмыгнул Себб. — Заг, что будет с папой? И мамой?
Ещё один показатель моей взрослости — принятие моего главенства от остальных в серьёзных ситуациях. Себб мог пытаться провоцировать меня, а ранее и вовсе пробовал пакостить, пусть и по мелочи. Ревновал к Ребу, родителям и друзьям. Завидовал. Но то раньше. Сейчас он начал тянуться, как к старшему, и просить совета.
Можно было отыграться на нём. Подставить, унизить, отвечать куда более колко и остро, применяя свой разум взрослого человека. Но… именно последнее — разум взрослого — и уберегло малолетнего кретина от моей мести. Да и не считал я Себба тем, кто её достоин.
Вместо этого ответил ему вдумчивым поведением и, наверное, мудростью, которая мало кому была доступна. Даже в моём прошлом мире, что говорить об этом?
И оно сыграло свою роль. Пара лет — и я стал негласным лидером нашей дворовой команды. Голосом разума и авторитета, кого не стеснялись спрашивать или делиться своими мыслями. Я рассказывал о многих вещах, помогал в какой-то ерунде и прочих делах.
Чего уж, доходило до смешного. Вета, когда у неё начались месячные, прибежала спрашивать о них не к матери, отцу или брату, а ко мне! Я тогда отвёл её к Вияльди, по пути объяснив, что это нормальное явление, ну и несколько основных моментов, о которых, как мужик, который дожил до пенсии в своём прошлом мире, просто не мог не знать.
Вот и сейчас я абсолютно не удивился, когда столь серьёзный вопрос Себб задал не Ребису, а мне. И даже готов закрыть глаза на дурацкое сокращение имени.
— Ничего хорошего, — уселся я прямо на покатую ступеньку. Надо бы заменить, но… кому?
— Эй, не неси чушь! — возмутился Ребис.
В комнате снизу кто-то отчётливо ударил кулаком по стене и пьяно заорал. Слов не разобрать, лишь отдельные звуки, но смысл был очевиден: недовольство шумом.
— Идём в комнату, — шепнул я, не желая бессмысленных разборок.
Комната братьев была немного шире моей, всё-таки дом достаточно большой. Однако отличали её запущенность и грязь. Энни уже с полгода не слишком активно следила за порядком, куда больше времени уделяя себе и Садричу. А ребята… одиннадцать и девять лет! Они и так весьма самостоятельны для своего возраста. Это, кстати, логично… растут ведь в таких условиях, что быть «сыночкой-корзиночкой» крайне сложно, а вот ответственность и работа ложится на плечи весьма рано.
Кхм, в общем, свою чердачную комнату я чищу и убираю сам, строго раз в неделю. К тому же активно помогаю мошками — «живность» внутри дома сдаёт позиции и скоро окончательно будет побеждена! — у них же, если не убирается Энни, не убирается никто.
— Взрослые, Себб, — усевшись на кровать, серьёзно посмотрел я на мелкого, — это такие же дети, только больши́е. Думаешь, они получили откровение свыше, как только перешли рубеж в двенадцать, шестнадцать или двадцать лет? Нет.
— О чём ты? — вперёд выступил хмурый Реб.
— О том, что взрослые зачастую сами не знают, что делать. И ваши родители… запутались. Дядя не может прекратить работать, потому что иначе придётся голодать или как минимум жёстко затянуть пояса. Он мельник, понимаете? — оглядел я детей. — Это почётно. Чуть хуже кузнеца и старосты, но выше охотника или даже лекаря. И уходить с этой работы он не желает. Но кому тогда её выполнять? Нам? Чтобы точно так же, спустя пять-десять лет, кашлять и умирать? Дядя не может этого допустить, поэтому стискивает зубы и продолжает.
На самом деле я не был уверен, что организм кого-то другого среагирует так же, как у Садрича. Может, протянет дольше? Всё-таки каждый человек уникален и индивидуален. Да и сам мельник может продолжать работать отнюдь не из-за любви к близким.
Однако это всё частности и усложнения. Братья Эланды не хотят слушать такое, они хотят простоты, того, что даст им понимание. Хоть какое-то. И я, единственный по-настоящему взрослый, должен им его предоставить.
— Отцу становится хуже, — Ребис, как более старший, уловил мою мысль. — Поэтому пьёт.
— Ага, — протянул я. — И бьёт тётю. И вас, если попадётесь под руку. Просто потому, что когда пьяный, то уже не контролирует себя.
— Но если от выпивки он чувствует облегчение…