Люк все подготовил для сына, в том числе и официальное поручение, с которым тот немедленно отбыл, показав бумаги королю – кто ж знал, что у неугомонного волка есть родня в соседнем королевстве, от которой пасынку, да еще соколу, перепало наследство.
― Ума не приложу, что ты будешь там делать, ― отозвался король, с интересом рассматривая бумагу. ― В Штроме практически нет оборотней, там вообще сплошь люди, причем люди магически одаренные. Улаживай все поскорей и возвращайся. Княжество ждет тебя.
Фин незаметно покосился на монарха. Действительно ли именно этого он хочет? Голос Люка теперь звучал в голове, заглушая голоса предков. Те затихли, прислушиваясь к его словам. Что, если покинуть Берграйх – то, чего он хочет больше?
Штром, королевство двадцати рек, что своими водами напитывали плодородные земли, был небольшим, но весьма и весьма занимательным королевством. Правитель, пусть и не такой молодой, как монарх Марилии, был все же в самом расцвете лет. Впрочем, Фина мало интересовали эти детали, зато весьма занимало поместье недалеко от столицы, владельцем которого с легкой руки отчима он стал. Небольшой по его меркам двухэтажный домик в конце длинной тополиной аллеи.
Найти его было непросто, и сокол дважды спускался ниже, читал указатели на перекрестках, спрашивал дорогу у путников. В Штроме он бывал только однажды, и то проездом, и тогда не слишком озаботился тем, чтоб досконально изучить географию или даже просто посмотреть окрестности столицы. Теперь же, отмеряя крыльями километры, он слегка об этом жалел, любуясь полями. Лесов поблизости от столицы, естественно, не было, и пышный сад собственного дома он заметил издалека. А вот тополи его не порадовали.
«Должно быть, пух летом летит невыносимо», ― подумал он, критическим взглядом окидывая потемневший от времени камень.
Долгий перелет дался непривычно тяжело, и сокол рухнул камнем вниз у самых дверей, едва успев обратиться. Ноги гулко ударили по дощатому полу открытой террасы, придававшей домику совсем провинциальный вид. Выложенный каменной плиткой просторный двор пустовал, нигде не видно было прислуги, хотя все было весьма и весьма аккуратным: кусты по периметру подстрижены, пространство меж плитами свободно от травы, а терраса выметена.
Подумав, Фин все же трижды стукнул медным молотком о дверь. Пару минут ничего не происходило, потом дверь все же открылась, явив его взору самого недовольного молодого мага из всех, что ему только доводилось видеть.
― Чего?
Фин по-птичьи склонил голову к плечу, но ответа темноволосого зеленоглазого нахала не удостоил. Маг, приблизительно его ровесник, оборотнем, казалось, не был, но травянистая глубокая зелень его глаз выдавала примесь нечеловеческой крови. Решив не опускаться до препирательств, не зная еще толком ничего об отпершем дверь, сокол протянул бумаги.
― От Люка? ― буркнул тот, не став даже разворачивать гербовые дорогие листы. ― Проходи. Вот тут слева столовая, дальше кухня, на втором этаже четыре спальни, две ванные. Справа библиотека, кабинет, гостиная. С чердаком сам разберешься.
― А ты кто? ― определился-таки с тоном непривычный к такому простому обращению аристократ.
― А я – твой бывший родственник, безвременно почивший оборотень, ― совершенно спокойно отозвался маг. ― Иными словами, прежний владелец. Если будут проблемы, обращайся. Зовут меня Димитрий Сыч, найти можно в городской академии магии. А теперь прощай.
Отчего-то в то, что проблемы будут, поверилось легко.
В комнатах почти не было мебели, а полки библиотеки, совершенно пустые, смотрелись столь неуютно, чуждо для этого места, что Фин не смог пробыть там и минуты – сразу вышел. Дом, весь пропитанный остаточной магией, будто бы дышал, шумел, поскрипывал, проявляя говорливость и характер, который, надо заметить, был вовсе непрост. Фин, отстукивая сапогами чуть рваный ритм, взбежал по лестнице вверх. Одна из спален, самая просторная и светлая, была с балконом. Солнечные лучи, проникавшие сквозь чисто вымытые окна, высвечивали плавающие в воздухе редкие пылинки, и Фин замер, зачарованно наблюдая за танцем спокойной тишины.
В ту секунду, когда он стоял в дверях, не решаясь войти, он вдруг понял, что совершенно не хочет возвращаться во дворец. Там темно, стыло, ветрено, а сердца придворных холоднее его покоев. Он и сам там заледенел, позабыл о том, кто он, что он.