Фину было больше года, когда он впервые стал человеком. Мать говорит, никогда еще не видела, чтоб птенец так долго оставался в истинном виде, переживали, что так и останется птицей. Тогда он здорово заставил их поволноваться, особенно когда потом еще добрый месяц не принимал вновь пернатое обличье.
― Это очень опасно для птенцов, ― поясняла с удовольствием мать, ― надолго оставаться в одной форме. Кости могут сформироваться неправильно, и тогда оборот будет мучительно болезненным.
И все же Фин всегда ощущал себя больше птицей, чем человеком. Ему нравилось ощущение полета, ему нравилось небо, ему нравился размах его чуть отливающих рыжиной на солнце серых крыльев, ему нравилось, сложив крылья, резко бросаться вниз за добычей. Нравились ли Фину мыши? Пожалуй, он не воспринимал их как что-то съедобное в человеческой форме, но как сокол совершенно ничего против не имел. Его сердце колотилось втрое быстрее, когда он летел, но стоило ему вдруг заметить что-то там, далеко внизу, как оно будто на миг замирало, а потом билось еще скорее.
Конечно, у человека гораздо больше удовольствий в жизни, чем у птицы. Тут и возможность учиться новому, и общение, и разнообразие еды. Но есть и свои минусы. Человек куда более хрупок, у него так часто что-то болит. Вот этой ночью, например, у него определенно болело что-то внутри, только вот что именно, он и сам не мог бы сказать. Разве что он был уверен, что это не какой-то орган, это будто бы была сама душа. Так говорит мать, а сам Фин не слишком верит в существование души – слишком уж непонятная, эфемерная материя эта ваша душа.
Поместье осталось далеко позади, а его постель, должно быть, даже не успела остыть. Его крылья так сильны, так необыкновенно сильны, а он жалуется на какую-то несуществующую боль. Смешно.
И все же Фину было неспокойно. Что-то было не так.
«Завтра совещание, ― напомнил он себе. ― Если я не хочу развеселить своим сонным видом всех замшелых советников местного короля, лучше бы мне лечь прямо сейчас».
Но разве мог он вырваться из объятий этого невыносимо звездного, необыкновенно прекрасного неба? Узкая лента реки далеко внизу прихотливо извивалась, тут и там окруженная, будто грибами, домиками городов и сел, перетянутая нитками мостов, пытающаяся спрятаться в лесу.
Камнем рухнув вниз, он у самой земли чуть замедлился и в полете обернулся человеком. Зябко переступил босыми ногами по мелководью, наклонившись, зачерпнул пригоршню воды и попробовал на вкус – совершенно как звезды.
Но что было с ее глазами? Какие-то совершенно необыкновенные, насмешливые, чуть злые. Совсем как небо на рассвете, темные, сочные.
― Нужно лететь обратно, ― громко произнес он, почувствовав вдруг потребность услышать человеческий голос, пусть и свой собственный.
Звук сорвался с губ как-то неуверенно, не сумел разогнать нависшее над ним напряжение, и натянутые, будто струны, нервы чуть дрогнули: он хохотнул гортанно и, вновь став птицей, взлетел, поджимая мокрые лапы. Высокий крик огласил окраину леса, и на миг закрывая своим силуэтом свет звезд, крупный сокол пронесся по ночному небу в сторону столицы.
Утро, как и ожидалось, принесло головную боль и недовольные перешептывания седовласых старцев. Как же – юный посол, да еще с такой важной миссией, а выглядит, будто развлекался всю ночь. Действительно, ночные полеты вполне можно отнести к развлечениям, все же эстетическое удовольствие, физические упражнения и все такое прочее. Фин едва заметно усмехнулся, но тут же уткнулся в бумаги – ему не до досужих домыслов, надо делать свою работу. Все же платят ему неплохо, особенно учитывая специфичность работы. Ему предстояло от лица министра образования рассмотреть новые предложения об обмене студентами. Ранее соглашения о межгосударственном обмене будущими квалифицированными кадрами не было, теперь же некогда воинственно настроенная Марилия вполне взяла себя в руки под началом молодого короля и стала не в пример активнее на мировой арене. Если можно так выразиться.
Фину особенно нечего было менять в тысячу раз оговоренных пунктах, потому он, тщательно, до запятой сверив все условия, поставил размашистую подпись и заверил единоразовой копией царской печати.
Старцы синхронно выдохнули. Видимо, за отказ от подписания им полагались какие-то санкции, потому что молодой король, темноволосый и какой-то необычайно серьезный все эти дни, вдруг чуть слышно хмыкнул. Ее Величество Марианна звуков издавать не изволила, но взгляд ее был весьма говорящим, так что Фин, покончив с любезностями, вышел из зала заседаний с чувством облегчения: более давящей атмосферы ему давно не доводилось ощущать, причем что именно на него там давило, он и сам сказать не мог бы.