И все же, несмотря на простоту, Рия явно была не глупа, не бедна и к сельским жителям не относилась. Определенно не голубых кровей. Судя по тому, что она только получила дар, едет она определенно учиться, но почему в такой сомнительной компании? Почему к ней заглянула перед сном не подружка-ведьмочка, а оборотень, да еще мужчина?
Но как же он был отчаянно рад уже просто тому, что они теперь находились в одном королевстве, что у нее теперь было его перо, что они теперь были знакомы. Уже одно только это приводило его в какой-то шальной восторг, от которого кровь шумела в ушах, будто он вот-вот обернется.
Фину, натуре отнюдь не увлекающейся, мирским страстям скорее чуждой, чем приверженной, такое было внове, и он взирал теперь на звезды несколько растерянно, будто ища в них ответ. Он, как весьма умный и даже в будущем мудрый мужчина склонен был к тонким глубоким чувствам, о чем еще пока даже не подозревал, потому первый росток какого-то определенно магического чувства, определенно наколдованного ощущения, определенно противоестественного начала воспринял с искренним удивлением.
Пару минут еще посмотрев на звезды, он уже вполне справился с колотящимся несвойственно умиротворенному человеку сердцем, а мысли о грозовых глазах отодвинул куда-то на задний план. Пусть не всегда это давалось легко, но он вполне был в силах поставить холодный рассудок на первое место.
По его щекам уже бежала вязь тонких перышек, когда он вдруг подумал, что неплохо было бы смотреть на эти бессчетные звезды с ней вдвоем.
Воздух Штрома, весь пропитанный водой, пах непролитым дождем, неиспарившейся росой, едва истаявшим туманом, и Фин, с удобством расположившись на балконе облюбованной спальни, с наслаждением втягивал его так жадно, что легкие, казалось, могли не выдержать. В Берграйхе он никогда не чувствовал себя таким живым, таким зависимым от воздуха, как здесь, в королевстве двадцати рек, где ветер нес мельчайшие капли воды в каждом порыве. Скалистый край, где он встал на крыло и провел столько восхитительных лет, край, которому принадлежала его юность, наконец-то отпустил его. В эту самую минуту, вглядываясь в наливающуюся синью небесную гладь, Фин чувствовал, что больше не назовет родовой замок Фалькенхерцев домом – его сердце покинуло страну камней и гор ради чего-то совсем иного, чего-то совершенно необыкновенного, к чему раньше он не испытывал ни малейшего интереса.
Как же так вышло, что Штром с его богатой историей и необыкновенным климатом не увлек молодого сокола раньше? Или у него просто не было глубинной потребности расстаться с родительским гнездом? В любом случае, теперь, дожидаясь первых звезд, он был решительно настроен как следует запомнить расположение молочно-белых ночных маяков, чтоб безлунными ночами находить дорогу домой.
Дом, уже идеально вычищенный, частично обставленный, дышал где-то там, в плотной темноте за провалом балконной двери: он похрустывал, поскрипывал, подвывал, проверяя на прочность нового хозяина, который, впрочем, от такого поведения был в настоящем восторге и с любопытством прислушивался к каждому шороху. Остаточная магия, плещущаяся в каждой доске, каждом гвозде, каждом стеклышке дома, сделает его жилище едва ли не неприступным для нежеланных гостей, когда его собственная энергия вплетется в ее вязь. Пугала Фина только библиотека – пустых полок он не любил и даже опасался, сам не понимая столь суеверного ужаса, особенно осложняемого тем, что книжных шкафов было необыкновенное множество, а у него, занятого вообще-то государственного деятеля, обычно не было столько времени, чтоб шутя завести такое количество книг. С его темпом жизни и постоянными перелетами читать так много просто невозможно.
― И с тобой разберусь, ― не отдавая себе отчета, шепнул сокол, расслабляя плечи.
На небосводе расцветали первые игольчатые соцветия молочных красавиц, и он, отбросив, наконец, переживания о доме, запрокинул голову, откинувшись на спинку стула. Звезды покалывали полуопущенные веки, пытливо изучали расслабленные черты, касались прохладными лучами коротких, чуть встрепанных волос. Прохлада вечера обволакивала плечи, касалась неприкрытой шеи, ласкала пальцы, напоминая, что лето с его душными длинными вечерами позади и вернется нескоро.