Присмотрелась.
― Вот что, поедем быстрее, ― попросила я, невольно жмурясь. ― Солнце почти село, а я столько волчьей ягоды в жизни не видела.
Стены кустарников уходили вдаль в обе стороны от дороги, и конца их я так и не увидела. Внутри у меня сформировался обжигающе ледяной шарик. Он помещался где-то в желудке и с каждым метром, который мы преодолевали, становился все больше, пусть и теряя изначальную льдистость. Еще пять минут, и нутро мое превратилось в клубок извивающихся холодных змей, каждое шевеление которых отдавалось давлением в висках. Небо на востоке темнело, пока не показывая первых звезд.
― Что-то не так.
Едва мы перешли границу второй полосы, я напряглась, вслушиваясь в инстинкты. Волшебной крови во мне всего ничего, недостаточно для обретения дара, но вполне хватит, чтоб ощутить рядом что-то нехорошее.
Я вскочила было на облучке, когда заметила впереди несколько жавшихся друг к другу домиков – вот и деревня. Несмотря на то, что цель была так близка, заставить себя снова сесть было для меня едва выполнимо, и я опустилась на скамью, только получив от ворона ощутимый тычок под колено.
― Да вот же она, почти приехали, ― тетя Ада тоже рассмотрела деревеньку прямо по курсу. ― Ох, спасибо вам, дети, уважили старуху! Мой дом самый крайний, дальше даже заезжать не нужно.
Возле ближайшей небольшой избы мы остановились, и я тут же спрыгнула, вслушиваясь в обычный шум деревни. Лай собак, далекое мычанье коров, пробежавший по улице мальчишка меня успокоили, и свой верный посох я сняла с креплений просто так, чтобы не украли. И к поясу прицепила без особой цели – чтоб не потерять.
В сарае. Рия
Солнце спешно нырнуло за горизонт, но было еще достаточно светло, чтобы осмотреться. Сомнительным удовольствием осмотреть давно не чиненную крышу и поросший высокой травой двор я насладилась сполна. На небе не было ни облака, и прощальные алые лучи на мгновение залили покосившуюся избушку с темными мутными окнами неземным светом.
― Тетя, а где же огород?
Чем дольше я осматривалась, тем больше у меня возникало вопросов.
― Нет у меня огорода, милая, ― отозвалась она довольно бодро. ― Как старик мой помер, все травой поросло. Хорошо, соседи помогают.
Элист нахмурился и отрицательно качнул головой, когда я начала было вставать. Движения его становились с приближением темноты все более резкими, жесты – по-птичьи отрывистыми, и в его глазах не было отсвета мыслей. Оборотень переключился на инстинкты, и они, очевидно, были полностью солидарны с моими. Я покосилась на хозяйку. Она замерла там, где спрыгнула, беззвучно шевеля губами. Что ж, когда человек молится, он снимает с себя долю подозрений, не так ли? По крайней мере, она религиозна, значит, не может замыслить ничего дурного.
― Куда же нам определить лошадей? ― Элисту были совершенно безразличны обряды местных жителей.
― Да вон сарай, туда можно.
Ада подхватила полы пальто и широким решительным шагом направилась к крыльцу. Тут уж я не стала прислушиваться к ворону, спрыгнула с облучка в густую траву. Ночной уже воздух спеленал меня плотным покрывалом, в котором, казалось, тонули звуки, и я подивилась, как неожиданно стемнело. Цикад было не слышно, и сердце на миг защемило от понимания: лето ушло. Теплых вечеров, когда прогретая за день земля отдает тепло не хуже ушедшего на покой до утра солнца, не видать теперь еще долгие девять месяцев. Зимой торговля всегда идет медленнее, люди закупаются перед праздниками, в остальное время все больше обходятся без излишеств, оставляя нас без дополнительного дохода.
Звезд на небе отчего-то не было видно, хотя луна сияла во всей своей белоснежной красе, освещая поросшую травой площадку без забора. Я в недоумении оглянулась – и как только не заметила сразу, что ни у Ады, ни у ее соседей дворы не огорожены. Сделав шаг, я остановилась вновь – земля под ногами была мягкой, не утоптанной: все равно что по лесу идти. На миг все внутри сжалось от нахлынувшей опасности – я попыталась сглотнуть, но сведенное спазмом горло не позволило. В ужасе, не в силах вдохнуть, я уставилась на Аду. Она замерла на каменном пороге, вполоборота ко мне, и в развороте ее плеч, в низко надвинутом платке, в загнутом носе мне вдруг почудилось нечто нечеловеческое.