― У тебя никаких понятий о приличиях, ― прошипел он, когда я скользнула за ним в парилку. ― Я же мужчина.
Внутри было тесно, и я решительно толкнула его к ближайшей лавке, вынуждая сесть. В отблесках горящих углей было куда уютнее, чем в свете одной-единственной свечи, успевшей, впрочем, сгореть наполовину. Элист послушно сел, уже не напоминая нахохлившуюся птицу – едва за нами закрылась дверь, он сбросил часть напряжения, пропитанного подозрительной настороженностью.
― Если тебе так будет проще, можешь обратиться птицей, главное, чтоб ты мог меня слушать, ― мне было не до сантиментов. ― Хотя нет, не можешь – тут окно. ― Может, мое воспитание оставляло желать лучшего, но когда-то отец сказал между приличиями и собственной жизнью выбирать второе. Это был как раз тот случай, и жертвовать собой я не планировала. ― Ты же тоже это чувствуешь, тут что-то не то.
― В сарае, ― Элист сглотнул и перешел на шепот, когда я перебралась поближе, устраиваясь на скамье вплотную к нему, ― в сарае я видел что-то, что меня обеспокоило. Там вокруг плесень, черная, ядовитая плесень.
― Разве она не смертельна? ― я в задумчивости ковырнула шрам на его запястье. Элист дернулся, но руки не забрал, позволяя осмотреть зажившие раны. ― И разве она могла вырасти там, где так много открытого воздуха?
― Держись поближе ко мне сегодня, ― попросил Элист. ― Но не прямо сейчас.
― Это еще почему? ― я сложила руки на груди, приподняла бровь.
― Потому что на мне из одежды простыня, а у тебя в руках посох, которым ты уже однажды меня отделала.
― Да ладно тебе, тогда мы не были знакомы. ― Посох я послушно отложила, сама отодвигаться не спешила. ― Мне страшно, Элист. Даже когда я шла тогда ночью в спальню к ведьме, я не боялась. Может, меня просто зовет Дорога? Может, тут все в порядке?
В окошко что-то стукнуло, и я завизжала, вызвав у Элиста приступ смеха.
― Да, пожалуй, ты действительно напугана сверх меры, но в основном права – здесь что-то нечисто.
В доме было совершенно тихо: ни тиканья часов, ни шорохов, ни звука ветра снаружи. В этой абсолютной тишине я чувствовала себя так, будто единственное, что на самом деле существует – это наше с Элистом временное убежище, в которое меня занесло по глупости. «Нет, ну надо же, ― думала я, обреченно вслушиваясь в ночь, ― второй раз попадаю в совершенно непонятную историю по собственной инициативе». Отчего-то эта мысль печалила. В конце концов, не выдержав наплыва собственных густых плотных мыслей, я соскользнула с печи и ощупью пробралась к двери. Пол под ногами был ледяным, и я едва сдерживалась, чтоб не зашипеть – существо я все же теплолюбивое.
Дверь открылась без скрипа, и в свете луны я запросто разглядела собственные ботинки. Прихваченную свечу – Элисту она сейчас без надобности – я сунула в карман.
― Нет, в таком стрессе без уплотненных мысков я существовать отказываюсь, ― собственный шепот в безмолвии ночи прозвучал резко.
По двору красться необходимости не было – земля полностью гасила шорох шагов, и я шла спокойно, с наслаждением втягивая свежий воздух. Беззвездное небо казалось бархатным, и в опустившейся на деревню тиши его можно было потрогать руками, пока луна оглядывает окрестности. В противовес вечерней бодрой перекличке собак и мальчишек, теперь я разрезала кисель беззвучия решительными широкими шагами, стремясь как можно скорее преодолеть открытое пространство. Расстояние до сарая, где осталась наша повозка, я преодолела буквально за несколько секунд, едва сдерживаясь, чтоб не побежать, но отшатнулась, едва рассмотрев жутковатый провал открытой двери.
Не сдержав нервного смеха, я все же пересилила себя и шагнула внутрь, попутно зажигая свечу.
Повозка была в двух шагах, и я, выдохнув от облегчения, что для трусости не было повода, обвела взглядом чуть видимые в полумраке почерневшие от времени стены без следа плесени, о которой говорил ворон. Обычный сарай, хотя и очень старый.
― Да что же это?
Запнувшись обо что-то невидимое в темноте, я выронила свечу. Она затухла в полете, в лучших традициях страшных историй, которыми делятся потихоньку дети вечерами, и я поспешно опустилась на пол, ощупывая поросшую травой плотно утоптанную земляную поверхность.