― Да чтоб тебя! Не хватало еще пораниться чем-то.
Схватив первую попавшуюся тоненькую сухую веточку, я щелкнула огнивом, высекая искру. Света крохотного огонька хватило, чтоб разглядеть свечу в двух ладонях от меня, и я едва сдержала победный вопль, поднимаясь.
Уже собравшись поджечь фитиль, мельком бросила взгляд на стену.
Крик застрял в горле, прилип к нёбу, прошил язык, впился в глотку спазмом. Я в ужасе отступила на шаг, потом еще на шаг. Не в силах издать ни звука, я судорожно метнулась к одной стене, потом к другой, перевела взгляд на пол. На меня будто потолок обрушился, да что там, лучше бы обрушилось само небо. Колени немедленно стали ватными, зато ледяной клубок потихоньку распускался в моем желудке – причина суеверного ужаса, охватившего меня на подходе, была найдена.
― Дымом что ли пахнет?
Глухой шепот за стенкой прогремел ничуть не тише, чем мой парой минут раньше. Действуя на инстинктах, я бросила веточку, затаптывая ее одним движением, погружаясь в спасительный мрак, запрещая себе думать о том, что видела.
― Не могло же мне показаться.
Мне, к сожалению, тоже не могло.
Голос был незнаком, и я затаила дыхание. Запах сухой травы теперь казался уловкой, я чуяла в нем отзвуки гниющей плоти.
― Ада, эй, Ада.
Где-то там, уже в отдалении, чуть слышно поскреблись в окно, дозволяя мне выдохнуть.
― Чего тебе? ― гостеприимную хозяйку едва слышно.
Я прикрыла глаза, и тут же перед внутренним взором встала до боли знакомая картина.
― Гости у тебя что ли?
Темные длинные волосы в проломе, кровь на моем лице.
― Проваливай, Наум.
Привкус желчи на языке, рабские браслеты в ее оголенном мозгу.
― На пироги хоть позови.
В свете свечи все совсем иначе. Дождавшись, пока визитер распрощается, я изучила все снова, уже с ее помощью, поражаясь, насколько различаются картинки. В конце концов, навязчивое видение отпустило, и я, слыша в каждом своем выдохе слово силы Джин, жадно втянула вязкий воздух.
Тихо, шаг за шагом, я двигалась обратно, в сторону выхода. Сапоги с уплотненными мысами были значительно тяжелее и вообще добавляли значительно больше уверенности, чем зажатая в кулаке восковая свеча из собственных запасов. Искала я ее долго, но теперь готова была за нее драться. На смену нерешительному страху пришел обжигающий азарт предвкушения.
Утренний визит. Фин
После собственной диверсии Фину было сложно вернуться к поискам брата короля как минимум из-за того, что все ниточки, которые довелось найти в прошлый раз, уже растворились в ворохе новых событий. Собственные недостойные чувства его не беспокоили, прислушиваться к гласу совести для него было чуждо, поэтому моральных терзаний юный сокол был лишен, в оправданиях перед самим собой не нуждался и за дело брался с холодной головой, без излишнего рвения. Он выполнял свою работу и точно знал, как сделать это правильно, избегая лишних действий, только пускающих отвлекающие круги по воде.
Первым и самым важным на этом этапе было найти достаточно сильного мага. В прошлом путешествии с целой делегацией у них был собственный поисковик, теперь же прибегать к помощи короля в поисках было рискованно, поскольку опасно для репутации, но Фин, прислушиваясь к совету отца, не намерен был отступать. Острое восприятие сокола вкупе с волчьим воспитанием не оставляло Элисту никакого шанса остаться в конце концов потерянным, растворившимся, пусть даже непонятно в каком королевстве.
Фину порой не хватало гибкости из-за своей, как опасливо называла ее Девон Фалькенхерц, черствости, иначе говоря, он не сглаживал углы по причине полнейшей бессердечности, но равнодушие чаще играло на руку, позволяя действовать, пока другие рассуждают об эмоциях. Вот и теперь, запросто отрешившись от собственных ощущений и нимало не заботясь о чужих планах, Фин стучал медным молотком, копией того, что висел на его теперь уже двери, в дом нового знакомого.
Димитрий Сыч раннее утро недолюбливал, испытывая раздражение по поводу и без, а если уж совсем честно – не выносил тиканье часов вплоть до полудня, поскольку жизнь его, так уж получалось в последнее время, била ключом чаще по ночам. Так складывалось, что все ритуалы последних недель приходилось проводить после полуночи, оттого и так лишенный лояльности к незваным гостям, по утрам он даже не старался прикрыть неизменно проступающее на правильном лице недовольство. Тем более сложным для Сыча было старательно от него избавиться и натянуть фальшиво-доброжелательный оскал, когда за дверью оказался давешний покупатель.