― Рия?
― Тебе нужно убираться отсюда и поскорее, ― вдруг поняла я. Хотела было взять его за руку, но он отдернул ладонь, не скрывая отвращения на лице. ― Приготовь повозку и жди у изгороди из волчьей ягоды. Я приду к рассвету.
Откуда-то в голове точно появился план действий, и я была уверена, что отступить от него не смогу – как только будет сделан первый шаг, меня будет не остановить. Внутри пела, вихрясь, холодная освежающая сила, которая вдруг перестала ощущаться чуждой склизкой мерзостью, она наполнила каждую мою вену, смешиваясь с кровью в черно-красный чуть теплый коктейль, отведав которого, мое тело не согласится больше на другое. Мое ведьминское нутро, состоящее из любви к жизни, неохотно посторонилось, уступая место более сильным энергиям, передавая им управление моими силами.
Мне не нужно было подглядывать в шелку двери, чтоб знать, что Ада задремала, мне не нужно было вслушиваться в ночь, чтоб понять, что она делает – я чувствовала это так отчетливо, будто сама была домом, будто была воздухом, его наполняющим, будто была лунным светом, проникающим в мутные окна. В деревне каннибалов-идолопоклонников все было пропитано энергией смерти, которая была мне будто дополнительный орган чувств, будто еще одна пара глаз, куда более зорких. Едва дверь за Элистом закрылась, в комнате больше не осталось ни лучика света, который мешал бы им увидеть все то, что творилось в этом доме, в соседнем, и в другом. Внутри меня будто подняла голову совсем другая я, расправила свои темные, будто ночь, крылья, и воспарила в воздух, наслаждаясь полной свободой.
Неведомые прежде знаки вновь вспыхнули перед глазами – теперь мне не нужно было зажигать огонь, чтоб чары пали, открывая истинное лицо этого дома. Символы, начертанные на стенах кровью десятков жертв, песней оживали на языке. Я не контролировала свой собственный голос, он будто принадлежал кому-то другому, кому-то сильному, точно знающему, что делать, исполненному верой в себя и в того самого Отца. Тем не менее, руки точно принадлежали исключительно мне, оттого, едва я внутренне сделала последний шаг, пальцы привычно сжали обмотанную для удобства ручку посоха, описав в воздухе полукруг утяжеленным навершием.
Шаг, шаг, еще шаг в лунном полумраке, а губы шепчут:
― Во славу Всетемнейшего предам я забвению сотни жизней, во славу Всетемнейшего загублю тысячи душ, во славу Всетемнейшего откажусь от спасения в веках.
Дверь в комнату Ады открылась без скрипа. На миг перед глазами встало уже в деталях знакомое лицо Джин, но в этот раз все было иначе. Голос, мой и одновременно чужой, вдруг стал громче, он почти кричал – я почти кричала – и Ада, подскочившая на узкой кровати, заслышав явно знакомый ей речитатив, отшатнулась.
― Рия? Ты что такое делаешь?
Теперь я видела, что она была отнюдь не так стара, как хотела казаться, и ее волосы были цвета самых спелых колосьев, а на лице не было морщин. Передо мной вместо старухи замерла женщина чуть за тридцать.
― Почти же истинную жрицу Отца нашего, ― повысила я тем временем голос, воздевая посох. Мои волосы и полы куртки развевались, будто подхваченные невидимым ветром – это моя сила прорывалась в словах, касалась моей кожи теперь и снаружи, дразнила таким доступным всевластием. ― Почти и пади ниц, как следует рабе Всетемнейшего!
― Госпожа, ― Ада, скажу прямо, обомлела и поспешила соскользнуть с кровати. ― Госпожа, отчего же вы не подали знак, что вы…
Она замерла, не договорив, теперь взгляд ее был прикован к посоху в моей руке – медленно, но верно до нее доходил смысл происходящего.
― Так будь же первой из положивших жизнь во славу Его!
― Нет! Нет, госпожа!
Она метнулась в сторону, но запуталась в полах ночной сорочки и только завалилась на бок, открываясь для удара. Я не стала медлить.
Не могу сказать, что убивать ведьм входит в привычку, но мучиться кошмарами, скорее всего, я больше не стану. Эта уверенность пришла ко мне, пока я тащила тело Ады на улицу. Мертвый человек удивительно тяжел, и за спиной посветлело, пока я добралась до ближайшего дома. Оставив тело Ады на дороге, я с ощутимым трудом распрямила спину, чувствуя, как тянет поясницу.
С наслаждением потянувшись, я оглянулась на свет. Пока неясный, он тонул в сером мареве. Обязательно ли было ее убивать? И да, и нет. Если мы хотели спасти свои жизни, ответ нет. Если мы хотим уберечь других – да. Можно ли назвать это добрым делом? Определенно нет, ей полагалось бы быть заключенной под стражу и смиренно отбывать наказание в королевской темнице целую жизнь и еще немного, точно так же, как всем жителям деревушки, но возможно ли это? Что ж, ответ на этот вопрос мне не получить никогда.