Задумавшись, Люк подпер подбородок кулаком, устойчиво уместив локоть на подлокотнике. Когда-то это кресло принадлежало тому, другому, так почему он это терпит? Собственно, и замок принадлежал ему, и жена. Неужели Люк должен по сей день делиться с тем, кто уже мертв? Есть ли хоть что-то, что он не делит с покойником?
Финист. Он был предан Люку без остатка и не только не знал, но не хотел другого отца ни на миг, и не скрывал этого. От мысли о сыне у Люка потеплело на сердце, и он, одновременно растроганный и разъяренный, переключил все же внимание на Девон.
Девон Фалькенхерц была зла на все сразу, а если конкретно – на все, что делал Люк. Ее выводило из себя, что он посмел дать совет Фину, ее раздражало, что Фин прислушался, ее откровенно злило, что они посмели что-то провернуть, как она выражалась, за ее спиной.
Люку то, что он увидел, откровенно не понравилось, и он попытался вспомнить, всегда ли их совместная жизнь была такой. Девон, такая восхитительная, такая прекрасная, такая умная и сильная, вдруг в долю секунды показалась чужой и далекой, и Люк почувствовал себя униженным, растоптанным, преданным. Как долго это будет продолжаться, если он не положит этому конец?
― Наш сын, ― Люк поднялся, принимая, быть может, самое сложное решение в жизни, ― это наш сын, а не твой. Так вот, наш сын так решил, и я полностью его поддерживаю.
― Чего еще от тебя ожидать, ― шипела в ответ соколица, не подозревая, что рвет последние цепи, которыми сковала когда-то волка. ― Ты и рад избавиться от него, тебе бы только спровадить его подальше от гнезда.
― Он взрослый мужчина, и он сам принял решение, повторяю, ― Люк выходил из себя медленно, но неотвратимо, но сейчас происходило другое. Хотя как Девон, бедной, зацикленной на себе Девон, эгоистичной и мелкой, было понять это? ― И тебе бы радоваться, что он поступил по чести.
― Его место при дворе.
― Это ты так считаешь. ― Люк не повысил голос и не сжал кулаки. Он казался ледяной глыбой, хотя внутри все так и бурлило. ― Кажется, я люблю сына больше, чем ты, раз утруждаю себя тем, чтоб просчитать его шаги наперед.
Жесткие слова, как пощечина, хлестнули Девон по лицу, и она замерла, бессильно открывая и закрывая рот. Теперь она могла бы почувствовать, что что-то идет не как всегда. Тонкие пальцы начали покрываться перьями, открытые туфли изнутри царапали отрастающие когти.
― Да как ты смеешь?
― Как посмела ты настроить его против королевской семьи? ― еще тише спросил Глауб. Каждое слово теперь било наотмашь, и Девон сама не понимала, как ее тщательно спланированная истерика свернула в это русло. Ей вдруг показалось, что она просчиталась, причем очень давно, еще много лет назад, когда решила, что будет смотреть на своего нового мужа свысока. ― Явись я на пару дней позже, и ты бы увидела только обезглавленный труп нашего мальчика. Это я воспитывал его, Девон, я, а не ты. Ты только баловала его и потакала его прихотям, ты взрастила в нем себялюбие и беспринципность, которым нет места в волчьей стае.
Люк, кажется, впервые подошел к самому краю не огороженной террасы, бесстрашно взглянув вниз, в ущелье. Дна видно не было, все затягивал непроглядный мрак, но волку наконец-то было не страшно. Он вдруг принял для себя то, что не хотел понимать долгие годы, и теперь хотел кричать об этом так громко, чтоб стая, оставшаяся где-то там, в поместье Глаубов, ответила ему неслаженным воем.
― Наш сын бессердечен из-за тебя, и я молюсь всем богам, чтоб нашлась на свете женщина, которая разбила бы камень, в который он обратился, благодаря собственной матери.
Он сделал еще шаг, замерев в миге от падения, и Девон вдруг поймала себя на том, что вот-вот бросится к нему, оттягивая от края. Все эмоции в ней улеглись за один вдох, и теперь она, совершенно обессиленная, утратившая стержень, удивленно изучала знакомое и в то же время чужое лицо. Ветер, шевелящий темные, без проседи волосы мужа, отчего-то показался ей слишком сильным, и она, совершенно отвлекшись от мыслей о сыне, впервые за долгие годы потеряла ощущение птицы внутри. Человеческие инстинкты перевесили, и перья исчезли с ее хрупких рук. Заглянув в глубину собственной души, она поразилась воцарившейся там пустоте.
― Прощай, Девон. Мне здесь не место.