Не успела она вскрикнуть, как Люк волком спрыгнул вниз.
Нет, конечно, взрослый и умный мужчина не имел пробелов в психическом здоровье и с жизнью расставаться ради женщины не стал бы – просто спрыгнул на уступ, что был чуть ниже, и помчался по узкой дорожке вниз, роняя камни в непроглядную тьму раззявленной пасти бездны. Он, хотя и был взрослым и умным, любил острые ощущения и был зависим от адреналина, и сейчас получал от бега истинное удовольствие, впервые не испытывая желания оглянуться на прощание на тонкую фигурку жены. Если бы он это сделал, то не рассмотрел бы ее – Девон, на животе лежа на краю, с болезненным вниманием наблюдала за его опасным спуском. Впервые в жизни она, птица до последней кости, боялась высоты.
Утро сияло прозрачным блеском, ослепляя резкостью линий, и Фин довольно щурился на холодное, давно не летнее солнце. Пахло дождем, в каждом дуновении сверкающего накатывающей влагой ветерка чувствовалось его неторопливое приближение, и сокол с наслаждением скользил меж его широкими взмахами, подстраиваясь под потоки с легкостью дитя воздушных просторов. В каждом движении его крыльев отдавались чуть слышной звенящей песней свобода и сила, и он не променял бы эти минуты истинного наслаждения жизнью ни на одно из человеческих ощущений. Полностью растворившийся в ощущениях, он зорко следил с высоты своего полета за тем, что происходило ниже.
Припозднившиеся перелетные птахи спешили куда-то, где лучи солнца еще не потеряли своей желтизны, туда, где хлебам только предстоит созреть, где еще не собраны яблоки, где листва только наливается насыщенной зеленью. При желании он мог бы вырвать любую из клина и разорвать когтями прямо в воздухе. От осознания собственной силы, он закричал, выпуская из легких полный ликования клекот, и вожак стаи извернул короткую шею, окидывая тревожным взглядом окрестности. Но сегодня птахи были в безопасности, сегодня он был уже сыт.
Сыч крайне негативно относился к его любви к дичи после того, как случайно стал свидетелем перекуса Фина. Стоило вспомнить лицо мага, из горла вырвался насмешливый невнятный клекот.
Фин в тот вечер летел к Сычу, чтоб провести ритуал поиска. Был день полнолуния, а луна всегда делает его более подверженным инстинктам, чем обычно, и, уже спускаясь к дому мага, он не сдержался и помчался за мелкой пташкой, провокационно пронесшейся прямо перед его носом. Азарт погони на несколько секунд – именно столько потребовалось, чтоб сжать в когтях жертву – затмил человеческую сущность полностью, и сокол, приземлившись на ступеньках дома Димитрия, растерзал свой ужин двумя движениями лап, спешно проглатывая сочное молодое мясо. Он и сейчас мог вспомнить, как легко погрузились когти в нежную плоть.
После же священного для каждого хищника ритуала поглощения пищи, сокол совершенно спокойно обратился человеком и постучал медным молотком в дверь. Сыч, наблюдавший всю картину с тротуара у собственного дома, едва сдержал рвотный рефлекс, но позеленел так, что цвет кожи почти сравнялся с цветом глаз. Руку Фину он не пожал до тех пор, пока не убедился, что тот с мылом вымыл пальцы от птичьей крови.
Товарищ же его, также ставший свидетелем ужина, отреагировал не в пример спокойнее, даже заинтересовался и попросил описать собственные ощущения. Он вообще понравился Фину с первого взгляда.
― Бен, ― просто представился он, протягивая руку прямо там, еще до мыла, не обращая внимания на следы крови на лице и руках нового знакомого. ― Так понимаю, именно тебе нужна помощь в поисках.
Фин, облизнув окровавленные губы, кивнул. Руку он пожал, старательно прислушиваясь к собственным ощущениям, но пожатие Бена было безупречно уверенным, крепким и спокойным, и сокол успокоился, расслабляясь – чутье оборотня никогда еще его не подводило.
― Пока наш общий друг приходит в себя, у меня есть пара сотен вопросов, которые я мечтал задать оборотню всю свою жизнь.
Бен был ученым до мозга костей, хотя и каким-то странным. Если Димитрий был практиком, то Бен – экспериментатором. Он ни разу не заглянул в принесенные записи перед проведением ритуала, не сверился со словами заклинания и дважды подпалил одежду Димитрия, пока зажигал свечи. В движениях же его сквозила при этом такая легкость, приправленная полной уверенностью в каждом жесте, что лишним на празднике жизни казался отнюдь не рассеянный встрепанный Бен. Он буквально летал по подвалу Сыча, сметая все на своем пути, легкий и энергичный, и сокол невольно то и дело срывался на наблюдение за резкими движениями. Смотреть на него было подобно выслеживанию добычи.