Слуги, ее слуги, проверяли ее на прочность! И ей стоило большого труда удержать их в подчинении. Неужели и этим занимался Люк?
В-третьих, ее глодало странное чувство из смеси сожалений о сотнях тысяч упущенных возможностей понять мужа. Что она, в сущности, сделала, кроме того, чтоб благосклонно принять его кольцо?
Ночами Девон заворачивалась в самое теплое одеяло и плакала, уткнувшись в подушку Люка. Что-то она сделала не так. Точнее, она столько всего сделала не так.
Привычно ледяные покои во дворце встретили Фина совершенно так же, как и обычно – светлым покрывалом на постели и отдернутыми шторами. Он на этот раз отчего-то не сдержал раздражения и от всего сердца, от всей широты своей крылатой души дернул тяжелые портьеры. Они скользнули вниз вместе с карнизом, обдав нарушителя спокойствия ароматом пустующего помещения – так он здесь себя и ощущал.
Дорога Фину далась непросто. Он отчего-то не чувствовал воздушных потоков, то и дело терял контроль, один раз даже сбился с курса и поймал себя на том, что летит отчего-то в сторону океана. Звезды не ласкали, а жалили своими острыми лучами, лунный холодный свет забивался в ноздри и мешал дышать, а крылья казались чужими и непослушными. Ночь будто издевательски хихикала, подкидывая ему порывы встречного ветра, швыряя ледяными снежинками и растягивая полог водяной взвеси, когда он пролетал над более теплыми районами.
Дважды Фин приходил в себя, когда сокол уже разворачивался и всеми силами пытался унести его назад, в Штром. Он даже знал, куда именно стремится своевольная птица, и огромных трудов стоило держать его на прежнем курсе. Впервые Фин пожалел, что он все же больше сокол, чем человек, пожалел, что вообще разделяет в своей голове эти две половины. Он хотел тотального контроля, но в то же время мечтал забыться, отдав бразды правления кому-то другому, потому что перед ним, куда бы он ни глядел, стояла обжигающая своим холодом синева глаз, что остались далеко позади. Глаз, что ему больше не увидеть.
И теперь, с таким трудом добравшись в Берграйх, он вынужден терпеть эти ужасные шторы, которые, кажется, ненавидит с первого дня здесь, просто не отдает себе отчета.
Тихая злоба, охватившая все его существо, беззвучная ярость не поддавалась укрощению, и все, что он мог – стоять, уставив невидящий взгляд в окно, и сжимать скользящую плотную ткань. И когда в его голове зазвучал сонм шепчущих голосов, он даже не удивился, ведь он уже давно не чувствовал себя бессильным.
«Зачем это все?»
― Я не знаю, демоны вас побери! ― вне себя вскричал Фин и тут же замер, напуганный собственной реакцией.
«Что это со мной? ― пробился его собственный голос сквозь бесконечное бормотание предков. ― Я утратил контроль над собой-человеком?»
― Чего ты тут разорался, крылатый?
Энрик появился беззвучно, и сокол, не ожидавший вторжения, развернулся чересчур резко для человека. Тигр, уставившись в совершенно желтые глаза, стиснул зубы, подавляя кошачьи инстинкты.
― Лучше бы тебе объяснить мне, что происходит, и побыстрее.
― Да что объяснять, ― тигр скользнул в покои и беззвучно, но плотно прикрыл за собой двери. ― Поблагодари свою маменьку по случаю. Рихард ставит вопрос ребром, и тебе лучше бы определиться с решением поскорее. ― Энрик помолчал немного, с интересом изучая какое-то слегка непривычное лицо. В соколе будто что-то неуловимо, но существенно изменилось. Что-то, решил тигр, отвечающее за чувство стиля, потому что шторы были просто кошмарные. ― Слушай, Фин, ― он заговорил как мог мягче, ощущая себя не вправе давать советы столь личного характера, ― я знаю, что тебе это не по душе, так что…
Сокол будто заледенел, каждая пядь его тела вдруг показалась Энрику столь прочной, будто он был отлит из металла. Даже глаза его стали вдруг темнее, медными, совершенно непрозрачными, и вместе с тем еще более нечеловеческими.