Хань складывал в уме все эти мелкие детали и медленно осознавал, как мало на самом деле он знал о Чонине.
☆☆☆
Потом от них ушёл Крис. Совсем.
☆☆☆
Хань прикасался руками к влажной от пота коже, запутывался пальцами в жёстких высветленных волосах и настойчиво ловил взгляд Чонина. Ногами он крепко обхватил гибкое тело и жадно принимал каждый сильный толчок, притягивая Чонина всё ближе. Он искал ответ даже сейчас, когда тонул в наслаждении. Удовольствие не могло избавить от боли в сердце, но он по-прежнему верил Чонину, поэтому ответ стал бы идеальным лекарством.
Чонин молчал, и от этого становилось ещё больнее.
Потом Хань сидел на нём и бережно разминал шею и плечи, водил ладонями по смуглой коже, липкой от пота. И снова спрашивал:
― Что будет теперь?
― Ничего. ― Чонин вздохнул и положил голову на скрещенные руки. ― Ему никогда не нравилось, когда им играли, вот и всё. Мало принимать правила игры. Надо ещё иметь силы и немного смирения с терпением пополам.
― Считаешь, у Ифаня было мало сил и терпения со смирением?
― Нет. ― Чонин уткнулся лбом в запястья и чуть повёл правым плечом ― мышцы свело, наверное. ― Сил и терпения у него побольше, чем у многих, зато смирения ― ноль. Это было неизбежно. Отпусти его.
― Я и не держу.
― Держишь. Отпусти и не делай эту боль своей.
― А ты? ― Хань наклонился и коснулся правого плеча губами, легко и мягко, чтобы не оставить следа, а то как-то он здорово прокололся с этим, но кто же знал, что тогда Чонину достанется одежда с таким здоровенным вырезом на груди…
― Что я? ― глухо отозвался Чонин.
― У тебя со смирением ещё хуже, чем у Ифаня.
― Есть немного, но у меня другая репутация и другие таланты. И я тот, кто очень нужен.
― Пользуешься своей незаменимостью?
― Конечно, а зачем она ещё нужна? ― Чонин хмыкнул и неожиданно приподнялся, сбросил Ханя с себя. Через секунду он смотрел на Ханя сверху и водил пальцами по его лицу. ― Что-то не так?
― Н-нет. Почему ты спросил? ― шёпотом отозвался Хань ― голос сел от нежности прикосновения.
― Потому что ты кажешься в последнее время… не таким, как всегда. И я не думаю, что дело только в Ифане. С ним было сложно, ты знаешь это лучше меня, сам ведь писал мне об этом и говорил, когда мы созванивались. Сейчас вроде бы лучше ― внутри группы. Если искать плюсы, конечно. Тогда почему? Что тебя ещё беспокоит?
Хань свёл все объяснения к поцелую, чтобы не отвечать. Он по-прежнему верил Чонину больше, чем кому-нибудь ещё. И верил в них двоих больше, чем в результаты анализов и прочие несущественные вещи. Верил настолько сильно, что продолжал улыбаться, когда Чонин губами ласкал его шею, а пальцами щекотал внутреннюю поверхность бедра, злонамеренно задевая отзывчивую плоть между ног.
Чонину вообще нравилось соблазнять его везде и всегда, затягивать в собственный мир и заставлять забывать о мире реальном. Хотя вот танцевать Чонин больше всего любил один. И любил, чтобы Хань смотрел на это. Разумеется, речь шла не о выступлениях.
― А если вместе? ― спросил как-то Хань, налюбовавшись на импровизацию Чонина и обжигающее пламя Кая.
― Плохая идея.
― Почему?
― Ты не сможешь, ― после долгой паузы ответил Чонин. Честно и твёрдо, но Хань тогда обиделся, прихватил вещи и вымелся из танцзала, «забыв» попрощаться. Чонин неделю ходил за ним хвостом и пытался помириться. Получилось как всегда: Чонину пришлось улучить момент и оглушить страстью, только тогда Хань сдался и согласился на мирные переговоры.
― Значит, признаёшь, что ошибся?
― Нет. Я правду сказал ― ты не сможешь. Это отличается от поставленного танца. Прости.
Возмущение Ханя растаяло в поцелуе.
― Я люблю, когда ты смотришь. Или когда это поставленный танец. Тебе мало? Если хочешь, можем попробовать ― убедишься сам.
Хань не захотел. Он помнил, что верит Чонину, а Чонин не стал бы ему лгать.
Чонин ― не стал бы, а вот Хань лгал ему точно так же, как всем остальным. Но он не мог иначе.
☆☆☆
Не тогда, когда боль всё ещё свежа, а их осталось одиннадцать.
☆☆☆
Потом была ссора с Бэкхёном. Противная, глупая, некрасивая и из-за ерунды. Так сбывались худшие прогнозы ― раздражительность без особых причин, острая реакция на шум, там и психоэмоциональные стрессы недалеко.
Хань с Бэкхёном помирился в тот же день по собственной инициативе и без чьей-нибудь указки, но чётко осознал, что дальше будет только хуже.
Хуже стало в разгар концерта ― нарочно не придумаешь. И когда Чонин принёс ему стул, Ханю хотелось плакать от собственного бессилия и злости на себя же самого. Не потому, что он не мог продолжать наравне со всеми. Не потому, что что-то пошло не так.
Хань злился на себя, потому что причинил боль человеку, который ничем этого не заслужил. Он отчётливо читал во взгляде Чонина горькие слова: «Хён, ты мне солгал».
После концерта не пришлось прятаться, чтобы нанести визит врачу и связаться с тем специалистом, к которому Хань всё это время ходил тайком.
― Мы уже обсуждали с вами это, господин Лу. ― Медик хмуро смотрел на него с монитора и недовольно «жевал» губами.
― Достаточно будет сообщить всем, что это тепловой удар.
― Достаточно для чего? Ваша вторая форма неврастении переходит в третью, это ли не повод задуматься? Сейчас у вас будут трудности с дыханием, сердцебиения, слабость уже налицо, как и раздражительность. Вы хорошо спите?
Хань промолчал, потому что спал он плохо. Почти не спал вовсе, если уж на то пошло.
― Посмотрите на результаты, вы же сами видели, в каком состоянии сосуды. Вскоре у вас будут появляться отёки. Возможно, на лице. Как вы их будете прятать и объяснять? Тоже спишете на тепловой удар? Господин Лу, судя по вашим анализам предыдущим и последним… ― Врач помолчал, поджав губы, потом продолжил немного тише: ― Вы понимаете, что соматоформная вегетативная дисфункция сердца и сердечно-сосудистой системы может быть предстадией эссенциальной гипотензии или гипертонической болезни, угрожающей жизни и здоровью при гипертонических кризах в результате развития сердечной недостаточности?
― Я ни черта не понимаю, ― честно ответил Хань, устало прикрыв глаза и откинувшись на спинку стула. ― Можно человеческим языком?
― Вы не можете продолжать. Не в таком темпе. Просто не можете.
― Другие могут, значит, могу и я.
― Нет, не можете. Мы все разные и даже ломаемся по-разному. Я говорил с вашей матерью, и она сказала, что у вас некоторое время наблюдалось такое явление, как инэмури*, но сейчас вы даже так отдыхать не можете. Вы истощены, господин Лу. Если ничего не предпринимать, станет только хуже. В итоге всё это скажется на сердце и, возможно, почках. Риск есть.
― И что вы можете предложить? ― Хань закинул ногу на ногу и вздохнул.
― Отдых. Полноценный. Вам нужно хотя бы две недели провести в полном покое. И срочно сменить график. Либо вы продолжите свою деятельность, но как все нормальные люди, либо полностью восстановитесь и попробуете ещё раз.
― Мне это не подходит, ― покачал головой Хань.
«Если ты сошёл со сцены, ты, скорее всего, уже не сможешь на неё вернуться».
― А что вам подходит? Тот же убийственный график? Вы не кореец, господин Лу.
― При чём тут это вообще? ― вспылил Хань, шарахнув кулаком по столешнице так, что монитор покачнулся.
Врач выразительно вскинул бровь.