Дальше была какая-то смазанная разноголосица из образов, разговоров и прочих помогающих действий.
Ах, да, из важного! Господину Римсу в схватке с фейрроном были нанесены существенные травмы и, когда я уходил, хозяин дома лежал под наблюдением лучших лекарей округи.
Так и хотелось из справедливости добавить: "Поделом тебе, старому, досталося", но на ядовитую мстительность тогда уже не хватало сил. Чувствовал я себя изрядно вымотанным, выпотрошенным и измождённым.
День, конечно, не задался.
Свое возвращение в академию я помнил отрывисто, совсем мимолетно. Водитель Римсов, скоростной экспресс, затем какая-то беспросветная муть и общее чувство крайнего недомогания.
...На этом месте я вырубился. Тогда и сейчас.
Проспав, по-видимости, несколько часов, очнулся от очередных маневров домовиков. Они споро накрывали на стол, по-тихому переговариваясь между собой.
Из их диалога я узнал, что "для нас" (господина Файта) ожидалось "пополнение", "расквартирование" и "дополнительное снабжение".
Квартирмейстеры, вурдалакова вошь!
И всё-таки, что я делаю в комнате именно этой ведьмы?!
Задать вопрос вслух я не смог, потому как в меня в очередной раз без спроса влили сначала воду, потом новый пузырь той самой гадостной смеси, которая обездвиживала. Тело - опять бревно бревном, могу только глаза пучить.
А я, между прочим, к тому моменту был значительно напряжён и знатно озадачен. Вопросом физиологическим и понятным каждому, хоть аристократу, хоть простому смертному, тем не менее весьма пикантным.
И сначала я мялся, жался, пытался мужественно терпеть, но где там, когда тело бревном и совершено не поддается контролю.
Пришлось признать для себя открыто: я охотно бы сходил в туалет! По малой нужде!
Нужда малая, а откликалась в теле, как великая.
Но ни словом, ни делом я не мог сообщить своим тюремщикам о столь деликатных потребностях своего организма и лишь продолжал выразительно пучить глаза.
Краснеть, сопеть, пыхтеть и пучиться.
Уж сколько всего я через себя пропустил, какие только кары не наобещал. И слова непотребные вспомнил, и клятвы на казни безжалостные дал, даже молитвы древних воссоздал по памяти...
Тут тетка Ыгая как закричит:
- Ой, у меня же цветы неполитые!
И давай их по всей комнате поливать...
А я-то все слышу, изверги вы бессердечные, сопереживанием ни на грамм ненаделенные!
Я же ощущаю каждую каплю, что с характерным журчанием до земли истекает!
Я же чувствую, как лейка, отдавая всю себя без остатка, посредством струи напорственной благословенно высвобождается!
О Великая Проматерь, за что же ты так со своими детьми?
Ну что сказать...
И был конфуз.
Обошлось, хвала Великой Степи, без смеха.
- Подвели парня, - печально изрек дед Эш и потащил меня сырым бревном в ванную.
Сзади раздавались скорбно-виноватые причитания тетки Ыгаи, я же оставался суров и непреклонен.
Убью ведьму!
Грохну ее самым изуверским способом!
Дальше было новое омовение, сушение, уже без втираний, и одевание. Новый комплект белья (причем мой! Теперь я это заметил) и пижама (тоже моя! Забыл, что в моем гардеробе и такая одежда имеется). После меня пристроили за столом в удобном кресле (по такому случаю и кресло, надо же, организовали!), влили в меня в очередную затейливую смесь, и тишина...
Я сижу. Домовики сидят.
Я пилю их глазами. Они меня сверлят насквозь.
- Никому. Ни слова, - произношу, наконец, я, и все выдыхают.
- Ну хвала тебе, матушка, Степь ты Великая! - причитает тетка Ыгая.
- Отошёл, родненький! - обрадовано шепчет дед Эш.
Убью ведьму!
Домовиков пожалею.
И только мы между собой все порешали, по полочкам очевидности разложили, появились гости. Это благо, что тетка Ыгая матрас со всем безобразием убрать догадалась, не то бы...