“Потеряла что-то, Таисия? М-м-м? — внутренний голос звучит мерзко, с сарказмом. — Поищи на голове. Твои ветвистые рога не спрячешь”.
А может, это случайность? Познакомились, выпили на брудершафт и…
“Да. А языками они закусывали, как в лучших домах Парижа и Лондона”.
Заткнись…
Молчи, твою мать!
Молчи…
И так рвет на части…
Истерично всхлипываю, но слез нет. Смотрю на мужа с девушкой. Идиллия. Бережность в касаниях. Нежность во взглядах. Это не разовая акция. Это — любовь. Та, наблюдая за которой завидуешь, мечтаешь, желаешь для себя.
Как же я, Сереж? Куда мне теперь деться? Как жить-то, скажи?!
Меня штормит нарастающим бунтом, обида и растерянность толкают вперед, к нему, к предателю. Проорать в лицо агонию, что душит меня, а потом забрать Сережу себе. Спрятать, уговорить, вымолить наши чувства, хватаясь за сильные, родные руки.
Голоса за спиной вторгаются в навязчивые мысли:
— Она его вещи из окна повышвыривала. Орала-а-а, вся округа слышала…
— Так ему и надо, кобелю гулящему…
Гомерический смех рвется из горла. Закрываю лицо руками, тру. Искусанные губы болят, но ничто не может сравниться с раной, кровоточащей в сердце. Хватаю чемодан и решительно шагаю в сторону дороги. Куда? Плевать. Лишь бы подальше от дома, где меня не ждут.
А когда-то ждали? Или все было притворством с самого начала?
Не думать. Не анализировать. Не зацикливаться. Отвлекаться. Надо переждать. Чуть-чуть сбить давление в теле, иначе я разорву себе глотку от крика в небо, выплюнув беспокойную душу.
Ощутимая дрожь сковывает движения, зубы стучат, ноги подкашиваются. Присаживаюсь на корточки у дороги, держась за багаж. Мычу от физической ломки во всем теле.
Пусть отпустит… Прошу… Хоть на пару минут…
— Вам плохо? Помощь нужна?
Медленно поворачиваю голову в сторону тормознувшей черной иномарки. От звуков в мозге дребезжит, но хриплый баритон я еще в состоянии вычленить из всей какофонии.
Олень какой-то решил в спасателя поиграть? Или рыло в пушку, карму чистит?
Что-то перещелкивается внутри. Похоже, нервная система решила обезопасить меня, отключив думательную функцию, но приумножив злость. На себя, на Сережу, на поездку в Таиланд, на хромого шефа, на диски хромированные размером с солнце у стоящей рядом тачки…
Поднимаюсь и волоку чемодан ребром по тротуару. Открываю заднюю дверь авто, пихаю вещи, громыхая пластиком обо все подряд, а следом вваливаюсь сама.
— Давай… В страну “Олению”, — сиплю из-за спазма в горле.
— Тебя сюда кто звал? — буравят меня в зеркало заднего вида зеленые глаза с прищуром.
Хер ли смотришь, кошак?
— Помощь предлагал? — перехожу на “ты” с хамской подачей. — Вот я. Помогай.
Побрызгался одеколоном, ты глянь! Прическа стильная, рубашечка белая, морда небритая… Куда собрался, самец? Все нормальные мужики дома с женами! А вот такие… как ты, и Сереженька, на блядки побежали!
Обломись! Я сегодня сделаю твой вечер, на всю жизнь запомнишь, сволочь.
— Вали из машины, — с тяжелым вздохом. — По-хорошему.
— Щаз-з-з, — усаживаюсь поудобнее, дергая вниз замок пуховика.
Блин, шарф где-то потеряла…
Незнакомец выходит на улицу, огибает по дуге автомобиль спереди, а я блокирую дверь.
Ну че ты ноздри раздуваешь? Не открою!
Он страшный. Мужик этот. Здоровый как бык. В темноволосой шевелюре гуляет ветер со снежинками. Глазищи — лазеры, слезятся от мороза. Нос ровный, прямой. Губы сжаты в тонкие линии. От злости. На шее, в вырезе рубашки виднеется шнурок с кулоном. Детально не разобрать, Вуду какое-нибудь. Короткая куртка с меховой опушкой закрывает плечи, но и так видно, что разворот внушительный. А брюки на нем шикарно сидят. Не скрывают сильных, длинных ног.
Пф… уродец цирковой.
Вот Сережа красивый. У него черты лица мягче. Скулы не такие четкие. Глаза ласковые, а не эти адские омуты с дротиками. Улыбка у мужа солнечная, а не оскал…
Че? Какого лешего, ты, пялишься на меня? Уйди уже от двери, ради бога! Шуруй домой жрать “Оливье”.
Отворачиваюсь, вытянув ноги. Места тут как на площади… На той, где елку красивую установили, всю в огоньках… Ведь сегодня Новый год…
В районе сердца запускается отбойный молоток, жмурюсь от боли и растираю грудь ладошкой. Ищу глазами, чем унять накатывающую истерику, и натыкаюсь на пакет за водительским сиденьем с виднеющимися горлышками бутылок спиртного.
— М-м-м, — киваю сама себе.
Лезу в чемодан, вытряхивая по салону все вещи. Достаю со дна пластиковую полуторалитровую бутылку с ромом и присасываюсь к ней, как горнист к трубе утром в пионерлагере.
Дверь с водительской стороны хлопает, впуская морозную свежесть ночи с суицидными снежинками, моментально тающими в теплом салоне. Икнув, отвлекаюсь от питья.