– Нет, вы слышали? Он, видите ли, волнуется! Да ты бы и рад был, чтобы меня где-нибудь танком переехало и тебе не пришлось бы ничего решать! Его, оказывается, волнует, не случилось ли чего в дороге! Он спрашивает, хватило ли мне денег на шоппинг! Будто я не могу пользоваться его кредитной картой! Его интересует, ужинать ли ему самому и скоро ли я буду! Ненавижу гада! Я ему отомщу! Он у меня запомнит свои романтические сюси-пуси с Соней! Представляете – они общаются уже месяц, а она до сих пор не прислала ему своей свежей фотки! Корова кривоногая! Она говорит, что не умеет прицепить к письму фото! Кто этого в наше время не умеет? Было бы желание! Если бы вы знали, чего мне стоит не написать ей все, что я по этому поводу думаю! Но… тогда я буду кругом виновата, а она – несчастная жертва. И вот я рассказываю ему сказки о том, как дядя Вася закончил в грязи, оставив тетю Нелю, мать моей подруги… Шахерезада, блин! – Антонина в сердцах ударила кулаком в дверь каморки рядом с вешалкой.
Вдруг сценарий встречи выходит из-под контроля – белая дверь кладовки стремительно распахивается, едва не сбивая с ног посетительницу, и в кабинет буквально врывается миловидная, но взволнованная женщина лет тридцати в расстегнутом белом халате. Она даже не извиняется за то, что толкнула дверью Антонину, на мгновение замирает, гневно, но с интересом разглядывая ее, потом бросает взгляд на Яну, которая сидит спиной к окну, укутав плечи шарфом, но от неожиданности тоже подхватывается.
Первой приходит в себя Антонина.
– Что это за белое привидение живет у вас в чулане, Яна?! – обращается она к хозяйке кабинета. – И чего бы я так таращилась? – спрашивает она у нового действующего лица.
– Да вот смотрю, кому это жизнь не мила, хоть удавись, кому это хуже всех?! – отвечает молодая женщина, вызывающе вскинув голову, и делает энергичный жест рукой, словно изображая перед собой большой вопросительный знак.
Антонина вскипает – эта сумасшедшая слышала их разговор, точнее, ее монолог! Вот так сходила выговориться наедине с психологом! Она снова смотрит на Яну, но уже с укором – ничего себе кабинетик психотерапии! А как же тайна исповеди? Яна растерянно молчит, подсознательно или сознательно отпуская ситуацию.
– Ты не очень-то себе позволяй, у меня сын твоего возраста! Должна бы уже знать, что подслушивать неприлично, ты не наивный ребенок!
– Конечно, не наивный. И не ребенок! Я здесь работаю в вечернюю смену. После того, как отстою день на рынке и натаскаюсь ящиков с овощами и фруктами в любую погоду. А вечером мою здесь лестницы и коридоры и помогаю дежурной воспитательнице укладывать детей круглосуточной группы. А потом – с разрешения директора – и сама ложусь спать на одной из свободных детских кроваток, чтобы утром снова идти на работу. Переодеваюсь в этой каморке, где – тоже с разрешения директора – я храню свои вещи и вещи моей дочери, которая учится в школе-интернате.
Антонина и Яна смотрят на женщину, словно парализованные.
– Ну-ну! Мать-одиночка, неспособная позаботиться о собственном ребенке, будет меня учить жизни! Это ваша коллега, Яна? Ассистент? И я должна это выслушивать?! – бурно реагирует Антонина.
– Нет, вы не кривите губы, дамочка, ребенок не в интернате, где начинают свой сомнительный путь обездоленные дети сомнительных родителей, а в республиканской балетной школе-интернате, такая одна в столице, и принимают туда особо одаренных детей.
Выражение лица Антонины из презрительно-недовольного становится скептически-небезразличным, а «гостья» продолжает:
– Мы переехали с мужем и Стасей в Киев, чтобы отдать дочку в балетную школу, это было ее мечтой, но тут напоролись на авантюрную строительную компанию. Вложили все деньги, вырученные за нашу квартиру, в однокомнатную в новостройке, которая теперь так и останется на уровне котлована. Мы думали дождаться сдачи дома, пережить год-два в арендованной квартире – не ленивые, денег бы заработали, в столице с голоду не умрешь, только не ленись! Но эта история со строительной компанией совершенно подкосила мужа. Он начал лечить депрессию водкой, но не закончил – однажды вечером попал под колеса маршрутки…
Женщина стояла, сунув руки в карманы белого халата, и говорила уже не гневно, а на удивление спокойно, издалека глядя в ночное окно.
Антонина, услышав ее последние слова, прижала ладонь ко рту и замерла, а Яна плотнее укуталась в шарф и оперлась плечом о стену.