— Почему? — Норденскольд решительно нагнулся к нему.
— Я знал, что умру здесь… совсем. Как только передам сообщение, — ответил морпех очень отчетливо.
Врач попытался нащупать ему пульс, потом махнул рукой и вытащил фонендоскоп.
— Что они с тобой сделали, солдат? — спросил Обри. Пауэлл молча ухмыльнулся.
— Убили, — ответил он. — Этот Торион… да вы видите, черт! Это он сделал, он. — Морпех подбородком указал на торчащий из его ребер кинжал. — А его дьяволы и того страшней. Один копался у меня в мозгах, другой спалил наших ребят, как пушинки в костре…
Норденскольд решил, что умирающий бредит.
— Капрал, вам плохо? — влез врач. Обри нетерпеливо отмахнулся от него.
— Вот дурацкий вопрос, — скучно прошептал Пауэлл. — Сейчас я умру совсем. И знаете?.. Совсем не страшно.
Он умолк. И Обри лишь через пару минут понял, что капрал больше не заговорит.
— Черт, ну сделайте же что-нибудь! — прикрикнул он на врача.
— Что? — Медик презрительно покосился на штабиста. — Адреналин вколоть? Я не знаю, как оживлять покойников. А теперь он покойник. С душком.
— А мы так ничего и не узнали, — вздохнул Обри. — Что ж, жаль, что зря потратил ваше время. Всего доброго.
Он откинул пластиковое полотнище и вышел. Молчаливая пустота госпиталя действовала на него угнетающе. Чеканя шаг, майор Норденскольд двинулся к выходу. Поэтому он не услышал, как один из охранников, чернокожий, шепнул другому зловещее словечко "вуду".
— …А вы мне не можете представить никаких результатов! — закончил майор, и уставился на Леву взглядом не то укоризненным, не то победным.
Лева Шойфет вздохнул — про себя, конечно. Ему пришло в голову, что фуражка имеет перед всеми головными уборами (исключая ярмулке) то преимущество, что ее нельзя снять и смущенно потискать в руках. А именно это стремление и обуревало Леву под пристальным майорским взором.
— Товарищ майор, вы считаете, что мои результаты недостаточны? — поинтересовался он и для убедительности потряс прихваченной "на ковер" общей тетрадью, служившей временно русско-эвейнским словарем.
— Категорически! — объявил Краснов. — Неделю назад вы меня убеждали, что этот язык отдаленно близок русскому. — На обороте "отдаленно близок" Леву передернуло. — А теперь приходите ко мне со списком из восьми сотен слов и заявляете, что это хороший результат? Шутить изволим, товарищ военный переводчик?
Слово "военный" майор выделил особо, должно быть, чтобы поглубже ранить глубоко штатскую Левину душу. Сам он, однако, служил отнюдь не в рядах Советской армии, а вовсе даже в ГБ, отчего все инсинуации по поводу военной дисциплины, подтянутости, а главное — неукоснительного исполнения самых невыполнимых приказов Лева игнорировал без малейших угрызений совести.
— Это, товарищ майор, не хороший, а отличный результат, — парировал он, потрясая тетрадью. — Да, этот язык относится к группе индоевропейских, как и русский. А еще английский и хинди. Много у них общего?
Вопрос был, по сути дела, риторический, но Лева после него замялся, ожидая, что майор потребует доказательств. Лингвист пребывал почему-то в уверенности, что никто из командиров "руки помощи" иностранными языками не владеет — ни вражьими, ни даже соцстранскими.
Но Краснов только сморщился — видимо, аналогия на него подействовала.
— Ну вот, скажем: "Ливьедатисе". Что это значит? — развивал Лева достигнутый тактический успех.
— На хинди? — сумрачно переспросил майор.
— Нет, на здешнем, — не смутился лингвист. — Это значит "проходите, пожалуйста". "Вьедат" — "ведите", "се" — "себя". Вежливый оборот использует возвратную форму, ну, это тонкости. Одним словом, корни знакомые, а понять все равно ни черта невозможно.
— Я-асно, — протянул Краснов. — И когда можно ожидать успехов?
— Смотря каких, — Лева пожал плечами. — Самые простые мысли я уже могу передать. А свободное владение языком… боюсь, его я добьюсь нескоро.
— Тогда вам ставится новая задача. — Краснов кашлянул для солидности и уточнил: — Первоочередная. Нашей разведке требуется знать как можно больше о здешней общественной системе. И помните: нам нужен результат вчера, причем любой ценой.
— Я уже начинал спрашивать об этом, — признался Лева и тут же горько пожалел — майор воззрился на него, как на схваченного с поличным шпиона.