— Этот человек жив, — отозвался подполковник. В голове у него проскользнула идейка попросту обмануть туземца, подсунув ему какой-нибудь бесхозный труп со следами пыток, но он отбросил ее — если здешние жители могут проникать в чужие мысли…
— Тогда отдайте его мне, чтобы правосудие свершилось, — предложил туземец.
— Нет! — воскликнул Макроуэн даже прежде, чем осознал, что именно черный понимает под правосудием.
— Тогда чем вы собрались расплачиваться со мною за жизнь моих подданных, ши? — вопросил туземец звонко и монотонно. — Серебром?!
В глазах его бушевала такая ярость, что Макроуэн отшатнулся бы, если б не боялся потерять лица.
— Этот человек, — проговорил он как мог невыразительно, — наказан по нашему закону. Мы не отдаем своих людей на расправу… чужим. Мы готовы заплатить за убитых…
— Вергильд, — подсказал Обри.
— Именно, — Макроуэн недовольно покосился на него. — Сверх этого мы не можем ничего предложить вам.
— За невинную кровь не платят серебром, — ответил человек в черном. — За кровь платят кровью. Я готов был принять кровь виновного. Но с не знающими чести я не могу иметь дела. Убирайтесь с моей земли, ши.
Обри зажмурился. Все шло наперекосяк, и майор Норденскольд не мог остановить надвигающуюся катастрофу. Страшнее всего было понимать, что на месте Макроуэна он ответил бы так же. Правда, он бы отправил маньяка Уолша под трибунал. И тот бы легко не отделался. Но американцы не выдают своих. И это важнее.
— Мы готовы отказаться от возмещения за смерть наших солдат, которых убили вы в отместку, — проговорил Макроуэн с явным усилием.
— Воин готов умереть, — отозвался человек в черном. — А вы убивали безоружных. В спину. От страха и подлости. Я, Торион ат-Дейга, плюю на вас. Убирайтесь! Я хозяин этой земли.
Подполковник замешкался.
— Пошли прочь! — бросил лорд. — Покуда я не приказал моим чародеям разрушить ваши летающие железки.
Макроуэн хотел было посмеяться над его надменными словами, но вспомнил вовремя, что туземцы сбили ведь каким-то образом вертолет отделения Пауэлла.
— Вы хотите воевать с нами? — спросил он, делая последнюю, отчаянную попытку если не договориться с местными, то хотя бы запугать. — Вы не знаете нашей силы…
— Я знаю, — с тем же ледяным презрением ответил лорд Торион, блеснув смоляно-черными глазами. — Виндерикс прочел это в памяти дружинника, которого я отправил к вашему воеводе с посланием, — он, верно, не дошел, значит, я вложил мало жизни в его мертвое тело. Мой ответ остается неизменным. Уходите к себе, за стоячие камни, или на вас обрушатся все владетели благословенного Эвейна.
Макроуэн четко, как на параде, развернулся кругом и деревянным шагом направился к вертолету. Обри замешкался.
— Тот человек, — проговорил он, не зная, поймет ли лорд его слова, — он дошел. И передал то, что должен был.
— Это хорошо, — ответил Торион. — Мне было бы жаль убивать его напрасно.
Сам он не сдвинулся с места, даже когда Обри запрыгнул в "Си Найт" — последним, как выскакивал первым, — и вертолет с рокотом поднялся в воздух. Владетель провожал летающие машины взглядом, пока те не скрылись за лесом. Потом повернулся к плечистому мужчине, стоявшему рядом.
— Теперь ты видел их, Бран, — проговорил он.
— Я мог отнять их жизни прямо здесь, — ответил тот.
— Но это было бы бесчестно, — ответил Торион.
— О да, — подхватил чародей-погубитель. — Но теперь мы сойдемся с ними на поле брани, и кто-то из твоих воинов падет, потому что я не смогу воззвать к своему дару вовремя. Твоя честь сродни моей волшбе, Торион. Она тоже… убивает.
Староста Тоур ит-Таннакс тревожно поглядывал то на чужаков на железном гробу — в этот раз они приехали всего на одном и дружинников в одинаковых одеждах при низеньком коренастом купце-посланнике было не так много, — то на людей Бхаалейна. Сам владетель, конечно, не явился — мало ли какой подлости можно ожидать от чужеземцев, — а послал вместо себя родича, выбрав, как заранее решил про себя староста, самого бесталанного, чтобы не так жалко. Во всяком случае, молодой человек на буланом мерине не был одет ни в легкую броню, как дружинник, ни в дорогой, шитый серебром и золотом кафтан придворного чародея. На его плечах небрежно болталась куртка из драконьей кожи — вещь сама по себе дорогая, так что хозяин ее, верно, был ко владетелю близок, но помимо этого староста о нем сказать ничего не мог.