Не успели девочки и Людо рассесться по своим местам, а полноватый улыбчивый официант в белом фартуке до щиколоток разложить перед ними богато оформленные буклеты меню - A La Carte, как внизу, в "общем" зале кондитерской появилось еще одно знакомое лицо.
Провернулась хрустальная карусель вращающихся дверей, колыхнулся воздух, насыщенный ароматами сдобы и ванили, и многие лица внизу и наверху повернулись в сторону вошедшего в зал юноши. Дамаль Тиц прошел несколько шагов по наборному паркету, остановился на мгновение, бросил взгляд вверх, безошибочно определив именно то место, где сидели Елизавета, Людо и Тильда, лучезарно улыбнулся, показывая, что увидел и узнал, и ровным пружинистым шагом спортсмена направился к резной лестнице, ведущей на антресоли. Он был победительно хорош, если не сказать - великолепен. Но именно таким он и был: высокий атлетического сложения золотистый блондин с правильными чертами "мужественного" лица и серыми, подстать типу лица, глазами. Одним словом, Тристан...
- Это случка? - маленький хорошенький носик Тильды сопел громко и протестующее, отчего и вопрос, скорее, напоминал шипение, чем членораздельную речь.
- Пойдем-ка сходим в дамскую комнату... припудрим носики! - Елизавета решительно встала, выдернула из-за стола за руку, мгновенно превратившуюся в горного тролля - маленького, но гневного - Тилли Шенк, и увела ее с собой, раньше, чем Томас Тиц успел добраться до "места назначения".
- Кажется, я кого-то разочаровал, - с грустью в голосе и во взоре констатировал Томас, обозревая опустевший стол.
- Кажется, у кого-то острая форма паранойи, - пожал плечами Людо. - Садись, Дамаль, не стой надо мной аллегорией Укоризны.
- Я говорил Лизе, что из этого ничего хорошего не получится...
- У Лизы свое мнение на каждое твое. Или даже два, но это еще требует проверки.
- Твоя сестра сильная девушка, не говоря уже о том, что красивая и умная. - С этими словами Томас все-таки сел на предназначенный ему стул.
Глядя на него, трудно было представить, насколько форма и содержание разнятся в данном конкретном случае. Он был много умнее, сложнее и в целом лучше и интереснее, чем можно было заподозрить, глядя на него со стороны. Но большинство людей, разумеется, воспринимали его таким, каким он им представлялся. Вот и сейчас практически все без исключения девочки, находившихся в кондитерской, многие девушки и даже кое-кто из дам постарше смотрели на него с восхищением и... Ну, да, теоретически и Людо, и Томас знали, что такое вожделение. Вот с ним, с чувством вожделения, даже если сами еще по малолетству не понимали, о чем идет речь, и смотрели на Томаса представительницы противоположного пола.
А в это время в дамской комнате другая "особа противоположного пола" кипела праведным гневом, зло сопела хорошеньким носиком и сыпала такой отборной бранью, что заскочившая в ватерклозет девушка - ей на беду приспичило "припудрить носик" по-маленькому - вылетела оттуда пробкой, вся красная от смущения и с плавящимися от напряжения мозгами. Она "на лету" пыталась запомнить все те "красивые" и разнообразные, но совершенно незнакомые ей слова, что прозвучали в гулком объеме - зеркала и мрамор - дамской комнаты в считанные секунды ее там пребывания.
- Я...! Ты...! Вы...!
- Ты влюблена в него, моя прелесть, - прошептала покрасневшая от смущения Елизавета и, обняв подругу, прижала ее к груди.
- Я?! - встрепенулась было "пойманная в силки дичь".
- Ты, - как можно более мягко произнесла Елизавета и погладила Тильду по всклокоченным волосам.
- Я не... - но сила слова покинула вдруг Клотильду ван дер Шенк. - Но... Не... Как...
Слова не шли и не слагались в связную речь.
- Просто, как все люди, - улыбнулась Елизавета.
- Он самовлюбленная бестолочь и холодное с мороза бревно! - Тильда отстранилась от Елизаветы и обернулась к зеркалу. - Ужас!
Ее высокий чуть надтреснутый голос несколько "просел" и охрип от пережитых девушкой эмоций, но в изумрудно-зеленых глазах, смотревших в уходящее в бесконечность зазеркалье, - прямо над дужками очков - гнев и ярость уступили место сомнению и растерянности.
- Ты ошибаешься, майн либер Тилли, - еще шире улыбнулась Елизавета, заглядывая в зеркало поверх головы Тильды. - Дама умный и начитанный мальчик, только он стесняется и своего ума, и своих любимых книг. Кто-то сказал ему, что быть "спортсменом" лучше, чем "отличником", вот он и старается.
- Ты уверена? - неуверенное сопение прекратилось, а в зеленых глазах вспыхнули волшебные огоньки интереса.
- Я похожа на человека, выдающего желаемое за действительное? - Вообще-то от этой фразы за версту несло книжным знанием, но, "испытывая жажду", Елизавета без затруднений пила из любых "источников".
- Ты...? - сомнения все еще не вполне оставили Тильду.
- Я знаю, что он хороший, - твердо ответила на незаданный вопрос Елизавета. - И Людо сказал, что Дама любит тебя, и отнюдь не как сестру.
При последних словах Елизавета чуть покраснела, представив, как на самом деле любит Тильду Томас, но подруга ее мимолетного смущения не заметила, занятая собственными непростыми переживаниями.
- Прямо-таки! - воскликнула она, услышав последние откровения Елизаветы. - Он?! Меня?! Что?!
- Он тебя любит, - повторила Елизавета.
- И куда он меня любит? - поправила очки Клотильда, крылья ее вздернутого носика опасно поднялись.
"Сейчас засопит!" - испугалась Елизавета и бросилась в атаку, опережая возможные осложнения.
- Это уж, Тилли, вы сами как-нибудь решите, - холодно, "по-графски" произнесла Елизавета. - Куда и как он будет тебя любить. Это ваше частное дело!
***
Следует заметить, идея - сходить в кондитерскую вчетвером, оказалась правильной по существу, но, главное, великодушной. Счастлив сам, не забудь "осчастливить" ближних. Но поскольку "ближним" назначить можно любого, задача несколько облегчалась тем обстоятельством, что Елизавета и ее "брат" симпатизировали Томасу и Клотильде - и порознь, и обоим вместе. Оставалось лишь ощутить токи взаимного влечения двух этих столь несхожих между собою людей. Ощутить, понять и оценить. А, оценив, незамедлительно начать действовать. Причем само "действие", как случается сплошь и рядом, оказалось как раз самой простой и незатейливой частью предприятия. Как там у классиков? Пришел, увидел, победил? Где-то так.
Но все это, имея в виду "подвиг дружбы", происходило как бы между прочим, поскольку жизнь - обыденная ее составляющая - продолжала идти своим чередом. Каждое утро Лиза и Лютц отправлялись на "Майбахе" старой баронессы в Академию Луки Бранциони и учились там до двух часов дня. Впрочем, поблажки ранней осени скоро закончились, и в иные дни "брат и сестра" возвращались в "замок" баронессы Икьхгорн в шестом или даже седьмом часу вечера. Однако, когда бы ни заканчивались занятия, Феликс всегда оказывался на месте, то есть, на своей излюбленной позиции прямо напротив кованых ворот "Академии", за пять минут до того, как Елизавета и Людо появлялись на высоком - словно церковная паперть - крыльце своей мрачноватого вида "Альма-матер". Это тоже было одной из примечательных черт "хорошей частной столичной школы": держать родителей или иных лиц, наделенных правом попечительства, в курсе всего происходящего с их "воспитанниками". А дела в этом смысле, обстояли в "их круге" - имея в виду класс, в котором учились Ловис и Лиза Кейн - самым странным и даже несколько причудливым, если так можно выразиться, образом.
Елизавета привыкла считать, что такие жизненные обстоятельства, какие сложились у нее самой или у ее супруга, суть редкие, если не сказать исключительные. Их родители умерли задолго до того, как смогли познакомиться со своими отпрысками в полном смысле этого слова. И более того, жизнь и смерть этих людей оставались едва ли достаточно проясненными, если не сказать большего. Поэтому, вероятно, Елизавете было относительно просто отождествлять себя с множеством героев или, вернее, героинь длинных и "чувствительных" романов прошлого века. Это оказалось, и впрямь, несложно, ведь она по определению являлась "бедной сироткой", хотя и неверно по существу, поскольку титула у нее никто не отбирал, да и жилось ей не в пример лучше, чем большинству из этих литературных бедолаг.