Серебро наших душ
Робину Пэку: спасибо за все.
Закат кровавыми отблесками на соснах. Воздух чист и прозрачен до звона. До боли. Зачем нам подарен столь прекрасный вечер накануне прощания? Чтобы сделать его еще больнее? Я отталкиваю отчаянье от себя, и оно воздушным змеем подымается в сиреневое небо.
Мы соприкасаемся руками, это важно... Дыхание друга в моих растрепанных волосах. Мы купались в объятиях, блуждали в поцелуях, теряли и обретали друг друга. Теперь это уже не важно, до самолета, равнодушной железной птицы, которая проглотит и унесет меня в своем чреве, осталось менее двух часов. И час дороги, а что успеешь за воздушно-пенные пятьдесят минут, когда кажется, что не хватит и всей жизни? Ничего. Вот и между нами пролегло фиолетовой тенью молчание. Только соприкасающиеся руки спрашивают: вспомнишь? И глаза отвечают: нет, не забуду.
Мне кажется, это напрасно. Если обстоятельства, вставшие между нами, так сильны сейчас, в разгаре страсти, то что может такая любовь через мили и дни? Надежда вернуться так зыбка. Ее смывают воды реки, в которую нельзя войти дважды.
В детстве я хотел иметь собаку. Надежного друга с сахарными зубами. Теперь он курил в тишине и скалил в нервной улыбке белые зубы. Друг, защитник и, кажется, прошлое. Прошлое, которое еще будет болеть.
Неизбежность расставания застряла комом в горле. Рядом с ним, не выпуская руки - я уже спешил. Ноги несли меня к тропинке, вниз по склону. Туда, где дорога и автобус на аэродром. Собранная сумка - пока еще на его плече. Но он почувствовал мой порыв. Кажется, я невольно сделал ему больно. Глаза спросили быстро: спешишь? Ты уже там мыслями. Побелевшие костяшки пальцев кричали в ответ: нет. Я не сумею больше... Не выдержу, сойду с ума. Прощание невозможнее разлуки. Рвет на части. Как там, за тысячу миль, я смогу собрать эти части себя? Еще немного и... Глаза понимают. Они смеются. Великое мужество - этот смех. Целую порывисто темные губы. Порывисто не получается. И мы целуемся самозабвенно на самом ветру. В полсотне метров от дороги по вертикали.
Кончики пальцев задерживаются на жестких черных волосах. Он ловит их губами. Слабая полуулыбка, виноватый взгляд: пора. Он понимает и до чертиков демонстративно спешит на автобус. Но стыдно признаться, даже эта демонстративность устраивает меня, если укорачивает прощание. Чего я ждал, когда оставлял себе этот вечерний час в сосновом бору? Чуда. Нет, поступка. Поступка, который оправдывал бы любое ответное безумие: от остаться до умереть, что тоже остаться. Этого не случилось, и прощание задохнулось в тяжелой недосказанности...
Тропинка осыпается под тяжелыми ботинками на рифленой подошве. Темно-красные комки сыплются вниз, разбиваясь о корни. Я бросаю злой и короткий взгляд, не замечает, черт! Эта тварь привыкла к слегка саднящим, дразнящим расставаниям. Нежная платина волос и весеннего неба глаза, вот что вводит в заблуждение, но тварь - лучшее определение для него. И я ненавижу себя за то, что смею думать так.
Но знаю, он не вернется, а я не использовал вечер до дыр и более не интересен. Прощание безнадежно скомкано моей безынициативностью. Сам виноват! Я безнадежно виноват во всех этих месяцах стертых с лица поцелуев, месяцах пряного шафрана под тонкой тканью льняных простыней... Безумные дни телефонных звонков, ревности, сжатой в пружину, спрятанной внутри. Я яростно вращаю назад стрелки часов на циферблате моей памяти. Я воскрешаю нас в обратно-посекундном темпе. А вслух молчу, храня для памяти его безмятежную улыбку. Его поцелуи еще не остыли на моих губах, а глаза - уже да! Для такой нервной и тонкой твари возмутительно спокойствие на пороге прощания! Неужели я так скоро стал для него лишь засушенным цветком в любовном гербарии? Чувствует ли он хоть что-то сейчас, в эти минуты?
На этот раз мне действительно больно. Я ловлю его/свою боль глазами и топлю в черных омутах наших зрачков. А в небесной глади покой. Я веером раскидываю воспоминания, изящные гравюры наших дней: там остались цветные айсберги подтаявшего мороженого и теплый песок тропинок. Винный вкус его губ, сандаловый запах ключичной впадины. Разве нельзя изменить хоть что-то, меня всегда чуточку не хватает встать поперек обстоятельств. Мои тонкие руки не готовы хватать птицу удачи за хвост. Свобода обернулась выбором, я делаю его в пользу обстоятельств, лишь потому, что меня научили: так поступать разумно. И я, истинный англичанин, голосую за традиции, нет опрометчивым решениям. А тебе, беспечному вольному американцу испанского происхождения, не даются эти рассуждения, и ты злишься. Готовый беззаботно загубить нас, скоропалительно воображаешь себе рай в шалаше. А я почти поверил твоему необузданному воображению, не хватило жеста. Жаль?