— Извини, что я целился в тебя, — сказал мужчина. — Но ты меня напугал.
Лелле уже успел поднять свой пистолет с пола и на всякий случай положил его на расстоянии вытянутой руки от себя.
— Я правда не думал, что здесь кто-то есть… Могу я спросить, как тебя зовут?
— Патрик, — ответил мужчина после недолгого сомнения. — Но предпочитаю, чтобы меня называли Патте.
— Ты живешь здесь?
— Иногда. Когда мои дороги мимо проходят.
— Сюда не так много дорог ведет…
Патте улыбнулся, в полумраке блеснули зубы. Он налил кофе в пластиковые кружки и протянул одну из них Лелле. Напиток получился густым, как деготь, но пах божественно в затхлом помещении.
— Как ты здесь оказался? — спросил Патте.
— Случайно. Я уже три года катаюсь по Серебряной дороге… проверяю каждое ответвление от нее.
— Пытаясь отыскать дочь?
Лелле кивнул.
— Полиция тебе помогает?
Прежде чем ответить, Лелле достал пачку сигарет, сунул одну в рот и протянул пачку Патте:
— От полицейских мало толку.
Патте кивнул, соглашаясь. Они закурили и какое-то время молчали. Лелле заметил, как глубоко мужчина втягивает дым в легкие, словно это был гашиш. Крылья носа дергались, но, похоже, общество Лелле его не напрягало.
— А чем ты здесь занимаешься? — спросил Лелле.
Патте внимательно посмотрел на него сквозь клубы дыма:
— Ну… я тоже ищу кое-кого.
— И кого именно?
Патте поднялся и исчез в соседней комнате, ружье он с собой не взял. Вернулся с прилично заляпанной фотографией и протянул ее Лелле. На ней был молодой солдат с постриженными ежиком волосами, в форме песочного цвета и с автоматом на груди; позади него — грязно-серое здание с разбитыми стеклами, на стенах — следы от пуль.
— Так я выглядел, пока война не уничтожила меня.
Лелле посмотрел внимательнее, сравнивая стоявшего перед ним бородатого мужика с гладко выбритым юнцом на снимке. Он не нашел ничего общего, пожалуй, за исключением глаз.
— Война? Какая война?
— Афганистан. — Патте скривился.
— Ты был миротворцем ООН?
Мужчина кивнул.
— Ничего себе…
Лелле откинулся на спинку стула и процедил кофейную гущу между зубами. Брезент окаймляла полоска солнечного света, и он мог слышать птичье пение снаружи. Да уж, в мире еще хватает горя и бед…
Патте достал охотничий нож и принялся чистить ногти. Затем, прищурившись, посмотрел на Лелле:
— У тебя нет желания спросить, убил ли я кого-то там?
— Шведские солдаты ООН обычно ведь не участвуют в военных действиях?
Патте рассмеялся хрипло, но потом быстро закашлялся.
— Это так думают. Истина гораздо мрачнее на самом деле.
Он поднял вверх семь пальцев. Его ладони были обожжены, и с них слезала кожа.
— Я убил семь человек. И видел, как другие умирали. — Мужчина ударил себя рукояткой ножа по лбу. — Я никогда не перестану слышать их крики. Эти крики мучают меня постоянно.
Лелле расстегнул воротник рубашки. Ему стало душно.
— Звучит ужасно…
— Хуже всего, если не умирают сразу. Если у них оторваны конечности, но они еще живы. Тогда надо подойти и добить с близкого расстояния. Глаза в глаза. И ты видишь все прямо перед собой. Как в глазах гаснет огонь. Жизнь убегает. — Он показал кончиком ножа на Лелле: — Каждое убийство проникает под кожу, разрушает тебя изнутри. Никто не предупреждал нас ни о чем таком до того, как мы приехали туда. Никто не объяснял, что происходит с тобой, когда ты хоть однажды познакомишься со смертью, встретишься с ней взглядом. Как это цепляет, как становится частью тебя…
— Ты остался бы дома, если бы знал?
Патте потупил взор. Кожа на его лице жила своей собственной жизнью, дергалась и шла пятнами.
— Я любопытен до ужаса, — ответил он в конце концов. — Нам всем приходится знакомиться со смертью рано или поздно. Нельзя закрывать на нее глаза.
Лелле отодвинул кружку в сторону. Из-за духоты в комнате на него навалилась усталость. Он не мог разговаривать о смерти, а о войне особенно, когда над ним довлело собственное горе. Ноги побаливали, когда он поднялся.
— Спасибо за кофе, но сейчас мне пора идти.
— Здесь в лесах хватает таких, как я. Потерявших себя людей, не способных больше жить в нормальном мире. Твоя дочь, пожалуй, одна из нас. Может, она просто взяла паузу?
— Лине нравится наш мир.
— По-твоему, кто-то причинил ей зло?
— Она никогда не покинула бы нас по собственной воле. Я знаю это.