Трюгвесон удивлялся собственной методичности и бесчувствию. Наверно, его закалила многолетняя служба в полиции, в убойном отделе, где он насмотрелся всякого. Как будто он стоял рядом и смотрел, как кто-то другой умертвил Свею, как усыпляют старую собаку… Еще вот Биргитта… Что ему было делать? У него не оставалось выхода. Он же не знал, что Арне и она… Они даже вместе не жили! А если бы знал — заставило бы это его поколебаться? Прийти с повинной и сохранить ей жизнь ради Арне? Возможно. Но теперь осталась только Мона. Убрать ее — и все кончится. Вся вина падет на Хенрика Дюне. Он не так умен, чтобы придумать себе алиби. Машина этого Хенрика уже стояла у больницы, причем припаркованная с нарушением правил. Когда пресса поднимет трезвон насчет клада Вальдемара Аттердага, то потребует жертвы и скорой расправы. Он, Трюгвесон, будет держаться с журналистами открыто и вежливо, а Дюне сядет как миленький! И все. Только бы отпустил этот проклятый комок в груди…
В обеденный перерыв половина персонала разлеглась на больничном газоне. В объявлениях о найме временных сотрудников обещали больше солнечных часов, чем на материке; насчет больших зарплат ничего не говорилось. Теперь все лежали на траве и получали обещанное вознаграждение. Никто не обратил на Томми никакого внимания, видно, он староват для этих юных дам…
Трюгвесон знал, где в подвале находится раздевалка, — весной они ловили тут карманного вора. Надо просто пойти за кем-нибудь, кто откроет дверь электронной карточкой. Если выглядишь прилично и ничем не выделяешься, то обычно тебе доверяют. Может, он вообще новый врач с материка? Как такого не впустить?
Он надел белый халат и прошел в инфекционное отделение. Коридор был пуст, только из столовой для персонала слышались голоса. Он быстро ее миновал. Никто не среагировал. Он знал, что Мона лежит теперь в десятой палате, где нет отдельного выхода на улицу. Внутри оказалось темновато. Жалюзи были закрыты, только гудел кондиционер, спокойно и усыпляюще. На тумбочке у кровати стояла железная ваза с десятью красными розами. Мона лежала в постели, отвернувшись к окну. Было непонятно, спит она или нет, но дышала она спокойно и медленно. Сколько человек может прожить без кислорода? Максимум три минуты. Да, три минуты борьбы, затем она потеряет сознание. Трюгвесон посмотрел на часы над креслом. Если бы только не видеть ее лица, если только она не начнет с ним говорить, то он справится! В груди сдавило так, что он сам чуть не задохнулся. Инфаркт или просто полузадушенный плач? Размышлять было поздно. Трюгвесон достал из кармана перчатки и с трудом натянул их на потные пальцы. Мона пошевелилась в постели, плед сполз с ее ног. Трюгвесон глубоко вздохнул. Теперь…
— Эй! Что вы тут делаете?
Он не слышал, как она подошла. Женщина стояла в дверях, как ангел света! Нежеланное видение в белых одеждах. Трюгвесон метнулся к дверям и со всей силы оттолкнул ее в сторону, так что она упала. Женщина закричала, Мона закричала в палате, а из кухни ему навстречу двинулась другая женщина. Не тоненькое нежное создание, а ровня ему и той же весовой категории.
Когда через пять минут Мария Верн и Томас Хартман вбежали в отделение, то обнаружили Трюгвесона в кухне, прижатого к стене могучей санитаркой, держащей в руке бутылку из-под сидра с отбитым горлышком.