Рыбный переулок выглядел точь-в-точь как его изображают на открытках. Узкая улочка, сплошь увитая розами и клематисами. Узкие невысокие домики теснились один к другому, а пышно разросшаяся зелень в цветочных ящиках скрывала окна от посторонних взглядов.
Дверь оказалась приоткрыта. Мария позвонила, но никто не ответил. Она шагнула в темный коридор и услышала, что внутри дома кто-то есть. Что она скажет, когда встретит Томми Трюгвесона? Это большой вопрос. Мария пошла на звук, миновала маленькую уютную кухню, где на окне росли пряные травы, и встала в дверях в спальню, жестом велев Хартману оставаться там, где он стоял.
— Меня зовут Мария Верн, я из полиции, — представилась она женщине, которая укладывала одежду в два больших чемодана, полноватой краснощекой блондинке лет пятидесяти со стрижкой «каре» и в синем батиковом сарафане.
— Меня зовут Лиллемур Трюгвесон, — ответила женщина.
— Вижу, вы укладываете вещи, — сказала Мария, присев на край кровати. — Что, вдвоем уезжаете?
— Нет, только я. Уезжаю от него.
Лиллемур тоже опустилась на кровать. Она выглядела очень растроенной.
— Я думала, это он пришел.
— Его нет дома?
— Нет. Я попросила его зайти, чтобы отдать ему ключ. Мне нужно только забрать одежду. Остальное мы потом поделим. У меня сил больше нет.
Мария молча кивнула в ответ.
Лиллемур тщательно сложила блузку, которую держала в руках, разгладила на ней каждую морщинку.
— Так странно… Живешь с человеком всю жизнь и думаешь, что его знаешь. Оказывается — нет. По крайней мере, в нашем случае. Я всегда понимала, что у Томми есть какая-то тайна, к которой мне нет доступа. Что-то, связанное с его прежней жизнью, еще до встречи со мной. Вначале я с этим мирилась. Сначала это была лишь некая тень, смутное ощущение чего-то нехорошего. Но в последнее время тень стала разрастаться. И поглотила его полностью, когда умерла наша дочь. Он словно совсем отдалился от меня. Словно нечто в прошлом совершенно вытеснило настоящее. Ради него я решила переехать на Готланд и помочь ему разобраться с тем, что его мучает. Наверно, это была ошибка. Я не знаю. Когда мы сюда переехали, он сильно изменился. Я его больше не узнаю. Меня это пугает. По ночам его мучают кошмары. Он просыпается и кричит. Днем он работает, а вечером исчезает, не сказав куда. Иногда он просто врет. Раз он мне не доверяет, то я больше не хочу с ним оставаться.
— Он раньше жил на Готланде?
— В детстве ездил сюда каждое лето вместе с родителями. Но что-то произошло. Я думаю, он встретил другую женщину. Только ему от этого плохо. Если бы он влюбился и был счастлив, я бы почувствовала измену, но ситуация была хотя бы понятна. А сейчас я ничего не понимаю. На прошлой неделе я положила обручальное кольцо и серебряный браслет, его подарок, на обеденный стол и ушла. — Лиллемур вся сжалась.
— Можно мне взглянуть на браслет? — осторожно спросила Мария.
— Вон он, на бюро.
Мария издали разглядела, что на браслете, лежащем под овальным зеркалом, тот же рисунок, что и на других работах Биргитты Гульберг.
— Вы не знаете, где он взял этот браслет?
— Купил на площади. Я, может, что-то путаю, но, когда мы сюда переехали, он начал во сне говорить о серебре. Что он кого-то посадит. Потом он перестал об этом говорить, но кошмары стали еще хуже. Один раз я его спросила, кто это — Мона? Он часто говорит о ней во сне. Иногда он называет ее Синеглазкой. Когда он кричит во сне, я начинаю с ним спокойно беседовать, чтобы он утихомирился. Я ему это не говорила, но думаю, что подобная беседа может помочь, когда человека мучают кошмары.
— Мария, что случилось? Куда ты?
— Срочно в больницу! Нельзя оставлять Трюгвесона один на один с Моной!
Глава 47
С помощью лжи, говорят, можно далеко пойти, да нельзя назад воротиться.
Томми Трюгвесон миновал круговую развязку возле кондитерской «Норргатт» и покатил на своем велосипеде под горку в сторону больницы. Прошлое нахлынуло на него, и ничего нельзя было с этим поделать. Воздух застрял в горле, как черствый кусок. И разрастался в груди, так что боль отдавалась в левую руку. Так уже случалось и раньше. Это была расплата.
Тогда, в семидесятых, эта девушка была для него как наркотик. Он знал, это ошибка, но никак не мог остановиться. Знай он последствия, он бы никогда не предложил ей сигарету, встретив ее в первый раз у ограды танцплощадки. Длинные, до талии, светлые волосы, коротенькая блузка с бантом и белая мини-юбка. Глаза сильно подведены, на губах перламутровая помада. Было что-то беззащитное и ранимое во всем ее облике, когда он смотрел на нее украдкой. Она стояла одна и грызла костяшки пальцев, сдвинув худые коленки и чуть сутулясь. Когда он подошел, она выпрямилась и тряхнула головой, откинув челку. Притворилась, что не замечает его, но пару раз глянула искоса. Интерес явно имелся.