Ю-88, Хе-111 — всего до шестидесяти самолетов.
Покрышкин снова устремляется в атаку. Трассы от пуль и снарядов вражеских бомбардировщиков
направлены на четверку отважных советских истребителей. Они образуют огненную сеть. Трудно
пробиться к вражеским машинам через такую завесу. Но долг превыше всего. Покрышкину поставлена
задача — не пропустить самолеты врага, и он ее выполняет.
Сознание высокого воинского долга — вот что руководило в бою действиями прославленного
летчика.
Кроме того, он был уверен, что с минуты на минуту подоспеет помощь: ведь в готовности помер
один сидят эскадрильи, полки на многих аэродромах. И помощь пришла. В самый разгар боя, когда
вражеские летчики, несмотря на потери, считали, что они вот-вот достигнут цели, появилось несколько
групп краснозвездных истребителей. В этом воздушном сражении враг понес большие потери.
Массированный налет удалось отбить благодаря мужеству и отваге советских летчиков.
Так было в бою. А разве в условиях боевой учебы нет места подвигам?
Майор Сухонов напомнил молодым офицерам, как спас дорогостоящую опытную машину летчик-
испытатель Казаков, каким прекрасным выглядит поступок техника Жолудева, вынесшего своего
командира из горящего самолета, какое мужество потребовалось первым в мире космонавтам.
— Уж таков советский человек: когда дело коснется интересов Родины, партии, нашего народа, он
способен на любой подвиг.
Потом Сухонов перешел к анализу поступка Судкова.
— Тот, кто не видит в нем элементов мужества, внутренней собранности и дисциплины, глубоко
ошибается. И риск летчика совершенно оправдан.
Я смотрел, как воспринимают офицеры слова замполита. Они с большим вниманием прослушали
рассказ о подвиге Покрышкина и случаи из мирных будней. Однако, когда речь зашла о делах нашего
полка, «ошибающиеся» начали переглядываться. Среди них оказался и Владимир Зуб.
Замполит продолжал:
— Мы не можем оценивать морально-боевые качества летчика и техника стоимостью поломанной
консоли или разбитой машины. Для нас важно одно: офицер предупредил аварию или поломку — за это
ему всенародное спасибо.
Мы все сказали спасибо и Судкову, который оказался находчивее других и подавил в себе страх,
спасая самолет.
Зуб посмотрел на Хваткина. Ему не хотелось относить себя к числу «других», и потому последние
слова Сухонова он встретил с нескрываемой иронией. «Заметь я первый, — так и хотелось крикнуть Зубу,
— да я б один остановил самолет». Это уж бахвальство. Но оно еще живет в молодом офицере, и никак
его не скрыть.
После выступления Сухонова первым попросил слово Нестерцев.
— Конечно, каждый, кто пришел в армию, мечтает о подвиге. Но где и когда он его совершит — не
знает. Поэтому к подвигу нужно быть готовым всегда.
За эти слова Нестерцева можно было похвалить. Но затем он стал принижать роль дисциплины в
свершении подвига.
— Так что же, по-вашему, получается, — перебил его Туркин, — что на подвиг в равной мере
способен и самый отъявленный разгильдяй, и самый дисциплинированный воин? Нет уж, извините.
Самоотверженный поступок неорганизованного человека — это случайность. Зато собранный,
дисциплинированный воин всегда готов к подвигу.
Я поддержал Туркина:
— Мне пришлось воевать в одном полку с летчиком Шурыгиным. Летал он прилично, однако имел
дисциплинарные проступки. Однажды прилетел с задания и произвел посадку с убранными шасси.
Шурыгин не выполнил требований инструкции летчику, и его судил военный трибунал. Законы войны
суровы, но летчика все же оставили в полку. Он продолжал летать с нами, хотя долго не мог открыть
боевого счета: мешала небрежность, неорганизованность. Потом Шурыгин сумел преодолеть в себе этот
порок. Он сбил несколько фашистских самолетов, и судимость с него была снята.
Впоследствии он совершил подвиг. В одном из боев в районе Сычевки Шурыгин поджег
фашистский самолет, но сам был подбит и приземлился в тылу врага. Утром избу, где он нашел убежище,
окружили враги. Из пистолета Шурыгин убил нескольких фашистов. Когда дом подожгли, летчик
застрелился. Он предпочел смерть фашистскому плену. Об этом позже рассказали нам партизаны.
Вслед за Туркиным в беседу вступили и другие летчики. «Непримиримые» не унимались.
— Чкалов был великим летчиком, но тоже допускал нарушения правил полетов.
— Он под мостом на Неве пролетал.
— Нет, для смелости дисциплина не так уж важна.
В репликах Зуба и Хваткина не чувствовалось прежней уверенности. Однако они, имея в виду свои
дисциплинарные проступки, не хотят оставаться за бортом жизни смелых и умелых.
Хорошие, но еще наивные ребята. Конечно, будет случай — они не пропустят его, ради большого
дела не пожалеют ни сил, ни энергии, ни даже жизни. И разве не в этом основа проявления сознательной
дисциплины? Конечно, в этом. Однако сейчас им очень нужно внушить, что даже маленькое нарушение
установленных правил ведет к большим происшествиям на земле и в воздухе.
Очень хорошо выступил Белов.
— Мне кажется, — сказал он, — что нам теперь должно быть стыдно, когда нас упрекают в плохой
дисциплине. Мы уже давно не дети. И просто неудобно, если командир водит нас за ручку, словно
первоклассников.
Зуб ерзал на стуле, чувствуя, что слова друга бьют прежде всего по нему. А Белов продолжал:
— Есть такое хорошее, емкое слово: самодисциплина. Кто с ним еще не знаком, давно пора
познакомиться. Оно хорошо тем, что обязывает самого, по велению собственного сердца, строго
выполнять все писаные и неписаные законы.
Оно мне очень нравится и потому, что обязывает всегда быть подтянутым, требовательным к себе в
большом и в малом. А в трудную минуту помогает побороть страх и сделать все так, как нужно для
лучшего выполнения задания, приказа командира.
Оно должно быть нами любимо и потому, что отвечает требованиям советской воинской
дисциплины, основанной на сознательном исполнении воинского долга.
Хорошо говорит Белов. Но слова не его. Где-то вычитал. Ну что ж, и это хорошо. С тех пор как
стал комсоргом эскадрильи, много читает. Это помогает и ему и Зубу разобраться в прежних грехах,
правильно оценить свое поведение в коллективе.
После Белова выступают еще несколько летчиков. Интересная тема разговора захватила всех:
спорят, с жаром доказывают свою правоту. Но теперь уже никто не отрицает необходимости строгой
дисциплины в любом деле. Видимо, слова товарищей оказались достаточно убедительными. Мне
остается подвести итог.
— Очень верно сказал Белов о самодисциплине. По существу, он выразил то самое сокровенное,
что таится в сердце каждого из нас. Только один более требователен к себе, и это сокровенное уже стало
законом его жизни, а другой все еще считает себя мальчишкой и не дает отчета своим поступкам. Но ведь
пора бы, друзья, давно пора стать самостоятельными людьми.
Смотрю на Зуба. Он на меня. Смотрит не моргая. В глазах решимость. Наверно, и до него дошли
проникновенные слова. Дойдут... если не сегодня, то завтра обязательно дойдут.
Мне хочется высказанные в беседе положения продемонстрировать на практике нашей работы. И я
продолжаю:
— Самодисциплина летчику особенно нужна. Ему часто приходится летать одному. Кто судья его
поступкам в зоне или на маршруте? Только собственная совесть. Конечно, я, как командир, с него
спрошу, так или не так он выполнил поставленную задачу. Но я не видел, как он ее выполнял, и верю на
слово. Это правильно. И слова и дела летчиков должны быть едины. Тогда успех обеспечен. И командир
всегда будет уверен в своих питомцах.