— Отстаньте от парнишек, чего шумите! — ворчал дед. — Придет время — сами образумятся.
Любуясь внучатами, он забывал об одиночестве, о тоскливых зимних вечерах. Ребята тоже любили деда, любили и его лайку. Найда отвечала малышам на ласку крепкой привязанностью…
В тот год, когда открылся рудник, Иван Афанасьевич похоронил жену. Сыновья звали его к себе, но старик не пожелал уезжать из родных мест.
— Тут родился, тут и помру, — сурово отвечал он.
Был студеный, вьюжный декабрь. Как-то утром, возвращаясь с дежурства, Иван Афанасьевич увидел на заборах розовые листочки. Старик подошел ближе: «Граждане, истребляйте бродячих собак!» — прочитал он. Старик хмыкнул, пожал плечами: где это у них в тайге бродячие собаки.
Но дня через три в домик на краю поселка неожиданно пришла беда. Утром Иван Афанасьевич проснулся от шума. На дворе с хрипотой злобно лаяла Найда.
«Что она, сдурела, что ли? — подумал старик. — На кого лаять-то?»
Однако собака не умолкала. Иван Афанасьевич оделся и вышел на крыльцо.
— Ты чего? — окликнул старик собаку, но тут же осекся.
У сарая стояли двое. В одном Иван Афанасьевич узнал известного всему поселку хулигана Никишку Соболева, в другом — заготовителя Думкина. Первый держал в руках деревянную рогатину, второй — мешок. На дороге в высокой клетке, водруженной на сани, скулили собаки разных пород: дворняжки, лайки, гончие. Ни слова не говоря, Иван Афанасьевич схватил топор и пошел на Никишку. Найда, увидев хозяина, осмелела, выскочила из будки и с остервенением залаяла.
— Ну, ты, не очень-то, держал бы свою… на привязи, — закричал Думкин на старика. — Может, эта собака бешеная или заразная. Мы по закону…
— Жулики проклятые, я вам покажу! Будете знать, как по чужим дворам без хозяина лазить.
«Гости» не стали дожидаться, пока разъяренный Иван Афанасьевич подойдет к ним, а Найда вцепится в штанину, и дали ходу. Когда сани с клеткой отъехали на порядочное расстояние, Никишка, чувствуя себя в безопасности, стал зубоскалить:
— А ну, подойди поближе, дед! Мы и тебя мигом на живодерню отправим!
Найда было бросилась вслед за обидчиками, но хозяин отозвал ее:
— Будет, Найда, будет, — успокоил он собаку.
Иван Афанасьевич больше уже не ложился. Растопил печь, подогрел суп, немного налил себе в тарелку, а остальное вылил в чугунок. Лайка легла у двери и терпеливо ждала, пока остынет обед: она не любила горячей пищи. Еще щенком она решила узнать, откуда идет пар, и ткнула мордой в миску с горячими щами. И тотчас завизжала от нестерпимой боли. Потом она долго не могла различать запахи.
Иван Афанасьевич позавтракал, убрал со стола и сел возле раскрытой печи. Потрескивали дрова, весело билось пламя, бросая на лицо красные отблески. Найда подошла и осторожно положила ему на колени лобастую голову.
— Скучаешь? — теплые руки хозяина приятно ласкали, щекотали уши, шею. Хозяин часто разговаривал с Найдой. Она по голосу безошибочно угадывала, когда он был весел или грустил. Лайка пристально посмотрела на старика черными умными глазами, чуть пошевелила ушами, словно пытаясь понять, что говорил ей хозяин.
— Стареем, Найда, может, и верно мы стали людям обузой?
Найда внимательно слушала старика и как бы в знак согласия лизнула ему руку.
— Ласкаешься. Непонятна тебе человеческая обида. А мне, старому человеку, каково?.. Нет, мы еще с этими проклятыми пьяницами повоюем.
…Зимний день короток. В семь часов вечера темно, хоть глаз коли. Подул студеный ветер. Глухо зазвенели в раме плохо вмазанные стекла. «Метель разыграется», — подумал Иван Афанасьевич. Хорошо, что сегодня не надо на дежурство идти.
Заложив руки за спину, он тяжело прошелся по избе и стал возле окна. Но о чем бы он ни думал, мысли возвращались к Никишке, к утреннему разговору. На душе было тоскливо и холодно. Иван Афанасьевич не заметил, что Найда подошла к двери: собака просилась на улицу, скулила.
— Ступай. Только ждать тебя не буду, непоседа! — рассердился старик.
Иван Афанасьевич лег в постель, но заснуть уже не мог. Прошло с полчаса, а лайка не возвращалась. Подождал еще немного. Затем набросил шинель и вышел во двор.
Над поселком билась метель. Возле столбов с электрическими фонарями кружились, словно стаи белых бабочек, снежинки.