— Айт, нельзя. Йиржи — друг.
— Друг, — друг пыхтит охотно.
Игнорирует недовольный оскал, и по скрипучей, рассохшейся от времени, деревянной лестнице его шатает на пару со что-то бормочущем себе под нос Димом. И поднимаются они долго, собирают, приглушенно матерясь, все косяки и углы.
И на кровать ничком они падают вместе.
— Всё, — Йиржи перекатывается на спину.
Раскидывает руки, дышит тяжело и шумно, и сообщает он, глядя в потолок, флегматично:
— Кто б сказал, кто б рассказал, что я буду таскать твоих мужиков, Ветка.
— Спасибо.
— Пожалуйста. Я Магдичку успокоил и отправил домой, но завтра она явится, — он смачно и заразительно зевает, приподнимается на локтях, чтобы на посеревшее небо за окном посмотреть, взглянуть на часы и удивленно-печально констатировать. — Верней, уже сегодня. Пять утра, Ветка.
— Угу, — я подтверждаю.
Подхожу к кровати, чтобы окончательно уснувшего Дима перевернуть, уложить на бок.
— Что «угу»?
— Что надо накормить Айта, выгулять, — я перечисляю послушно, тяну Дима за руку, — прибрать дом, дабы твоя тетя не пришла в ужас, придя за подробностями и объяснениями.
— Тебе поспать надо в первую очередь, Ветка, — Йиржи тянет жалостливо.
Взирает.
И стукнуть его хочется, как в детстве.
— Я посплю.
— Когда? — он фыркает.
Перестает наблюдать за моими тщетными попытками сдвинуть Дима и сам его переворачивает, подкладывает заботливо подушку и сунувшегося под руку Айта самоубийственно щелкает по носу, посылает его за поводком и мне возразить не дает.
— Ты спать, я кормить и выгуливать собаку. Остальное после обеда, — он приказывает и пальцем мне грозит. — И не беси меня, Ветка, иначе я тебе снова подложу крысу в кроссовок.
— Не подложишь, — я улыбаюсь невольно.
— Конечно, не подложу! — Йиржи признает возмущенно. — Ты тогда не стала визжать, как положено всякому девчачьему созданию. Ещё достала эту мерзкую гадость за хвост и разглядывала.
— Я провела детство в Каире. Город Мусорщиков[3], вот где настоящие крысы, Йиржи.
— Избавь от подробностей, — он хмыкает и поводок, принесенный Айтом, берет, чешет сообразительного друга человека за ухом. — У меня и так от тебя психологическая травма на всю жизнь.
— Ты так с ней и не справился?! — я ужасаюсь.
Выхожу следом за ними в коридор, прикрываю дверь и… мешкаю.
Думаю.
— Тазики обычно хранятся в ванной и да, его лучше одного не оставлять, — Йиржи, словно читая мои мысли, своим пониманием злит. — Кровать огромная, тесно не будет. Да и…
— Без «и», — я его перебиваю.
И соглашается, пожимая плечами, он глубокомысленно:
— Ну да.
— Йиржи…
— Мы ушли, Ветка, нам ещё из дома выбираться, — Йиржи расплывается в самой обаятельной и невинной улыбке, коих у него сотня.
Удаляется, насвистывая.
А я… возвращаюсь.
Оставляю найденный в ванной таз на прикроватной тумбочке и на край кровати, отворачиваясь от Дима и не раздеваясь, всё же ложусь. Даю себе обещание, что проснусь и уйду раньше, чем он встанет и увидит меня.
[1] Бурчак (burčak) — молодое вино из чешского винограда, которое можно продавать с сентября по ноябрь. Бурчак — главный герой и напиток праздника сбора винограда (Винобрани), который приходится на начало осени.
[2] А. Блок «Демон»
[3] Город Мусорщиков — квартал на окраине Каира, население которого занимается сбором мусора по всему городу с целью последующей его переработки и утилизации.
Глава 11
Квета
Сон уходит враз.
Пропадает, оставляя после себя пустоту. И в этой пустоте тщательно затёртое отчаянье, которому день за днём нельзя давать выход и разрешать облачаться в мысли. Ибо они, мысли, привяжутся и задыхаться заставят.
Обернутся кошмарами.
Прокрадутся под кожу, опутывая ржавыми цепями страха и бессилия. И закричать, ощущая собственную никчёмность и беспомощность, будет нельзя.
Никогда нельзя кричать.
Пани Власта не одобрит.
И слёзы… слёзы — признак распущенности. Неумение держать себя в руках и непозволительная слабость, на которую я не имею права, поэтому стену цвета беж, что, как сказала бы Ага, модного ныне оттенка «greige», я прожигаю сухими глазами.
Смотрю безотрывно.
Разматываю в памяти кадры собственного детства, в котором мама была жива и в котором пани Власту ещё получалось называть бабичкой, радоваться поездкам к ней, в Карловы Вары, и рассказывать о верблюдах далёкой и жаркой страны.